164–166. КОНКУРСНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ НА ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ОБЩЕСТВА ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ[32] 1. ВО СНЕ В полдневный жар на даче Безбородко С «Беседой Русскою» лежал недвижно я. Был полдень жгуч, струился воздух кротко, Баюкая меня. Лежал один под тенью я балкона, Немая тишь сковала всё кругом, И солнце жгло отвесно с небосклона — И спал я мертвым сном. И снилось мне — большое заседанье Любителей Словесности в Москве, В кафтанах, в охабнях — творящих заклинанье Журналам на Неве. Пред капищем славянских истуканов Там Лонгинов могилу мрачно рыл: Да лягут в ней Елагин, Селиванов — Ликуй, славянофил! Тогда зажглась в душе моей тревога, И в полусне прозрела мысль моя, И видел я, что за два некролога Там в члены выбран я. 2. НАЯВУ Я трепетал, Как говорил, Явившись в зал, Славянофил. Я изнывал От ног до плеч, Как он читал Собратьям речь. Я тосковал И тер свой лоб, Как он строгал Европе гроб, Как Запад клял, И мудр и строг, И прославлял Один Восток. И тех идей Водоворот В душе моей Переворот Тогда свершил, К Москве свой взор Я устремил, Поддевку сшил И стал с тех пор Славянофил! 3. МОСКОВСКАЯ ЛЕГЕНДА XIX ВЕКА Друг друга любили они с бескорыстием оба; Казалось — любви бы хватило с избытком до гроба! Он был Славянин — и носил кучерскую поддевку, А ей сарафан заменял и корсет, и шнуровку. То платье обоим казалось и краше, и проще, И в нем они вместе гуляли по Марьиной роще. Читал он ей Гегеля, песни Якушкина, сказки, Цалуя то в губки, то в щечки, то в синие глазки. И в ней развивал он вражду к молодым либералам, К прогрессу, к Европе, ко всем не московским журналам. Он ей по-французски болтать запретил совершенно, И с ней о народности он говорил вдохновенно. Суровый завет для нее был тяжелой веригой, Но Кирша Данилов у ней был настольною книгой. Так дни проходили — их счастье всё шире да шире,— Казалось, четы нет блаженней, довольнее в мире. Но счастья лучи не всегда одинаково жарки. Ужасную весть от соседней болтуньи-кухарки Узнал Славянин, весь исполнен грозы и испуга, Что носит украдкой корсет с кринолином подруга! Узнал — не спасла, не пошла, верно, впрок пропаганда,— Что ночью Славянка… читает романы Жорж Занда. Узнал он и, верный принци́пу московских собратий, Любовь свою предал всей силе суровых проклятий. Угрюмо и мрачно всегда проходил он Лубянкой, Страшась повстречаться с коварною псевдославянкой. Друг с другом навеки они так рассталися оба, А счастья, казалось, обоим хватило б до гроба! 1860 167. НАД УРНОЙ Ах, неужель ты кинул свет, Хозяин мой седой? Таких людей уж больше нет Под нашею луной. Ты состояние с трудом Всю жизнь свою копил, У Покрова́ построил дом, А в дом жильцов пустил. С процентом скромным капитал Пуская частно в рост, Раз в год ты нищим помогал, Ел постное весь пост. Умел узнать ты стороной, Кто деньги занимал, И ежедневно на Сенной Сам мясо покупал. Хотя ты был не из числа Чувствительных сердец, Но от тебя не ведал зла Домовый твой жилец. До самой смерти неженат И чужд семейных уз, Носил ты ватошный халат И плисовый картуз. Ты сам себе приготовлял Лукулловский обед: Картофель с свеклою мешал В роскошный винегрет. Без темных дум, без тайных мук Добрел до поздних лет; Всегда с тобой был твой чубук И вязаный кисет. С чухонцем дворником был строг, Журил его слегка; Ходил ты изредка в раек Смотреть «Жизнь игрока». Порою, чтоб себя развлечь, Ты почитать любил: Тобой прочитан был весь Греч И Зотов — Рафаил. Я на потухший твой закат Без слез смотреть не мог, Как, сняв свой ватошный халат, Ты в гроб сосновый лег. С тех пор как ты покинул свет, Я всё твержу с тоской: «Таких людей уж больше нет Под нашею луной!» <1861> вернуться Стихотворения эти присланы нам при следующем письме автора: Гг. редакторы! Надеюсь, что вы не откажетесь поместить письма моего на столбцах вашей газеты. В одном из последних №№ «Искры» была помещена статья о «Дилетантизме во всех его проявлениях», в которой не совсем благосклонно высказано мнение о московском Обществе любителей российской словесности. При всем моем уважении к мнениям вашей газеты, я никак не мог вполне согласиться с взглядом «Искры» на Общество любителей. Общество, которое вырабатывает завтрашние мысли народа, слышит стон из сердца и подоплеки народной и лишает г-на Селиванова звания своего члена за его мечты о благотворительности, — заслуживает большего внимания и удивления. Дела и заседания Общества любителей с некоторых пор сделались предметом моего жадного любопытства и наблюдения, и мне пришла в голову дерзкая мысль во что бы то ни стало сделаться членом Общества любителей российской словесности. Но как этого достигнуть? Каким путем? Путем заискивания, протекции мне не дозволяет идти мое глубокое уважение к строгим принципам этого Общества. Мне остается другая дорога, тернистая и трудная, — достигнуть этого собственными своими силами, положившись совершенно на беспристрастный суд гг. Любителей. Не заявив в российской словесности еще ничем настолько своего имени, чтобы прямо просить своего выбора в члены Общества, я решился чрез посредство вашей газеты представить Обществу несколько своих стихотворений, из которых гг. Любители могут, во 1-х, узнать мой взгляд на вещи, а во 2-х — мою способность владеть российским словом — этим мечом правды, который никогда не должен быть обращаем в кинжал клеветы, и, наконец, решить: могу ли я надеяться удостоиться высокой чести быть выбранным в члены Общества любителей российской словесности. Приводя здесь мои стихотворения, я с трепетом и робким чувством новичка буду ждать решения важного для меня вопроса: быть или не быть? Обличительный поэт |
