6 октября 1861 г. товарищ Н. А. Добролюбова по Педагогическому институту писал ему из Москвы: «Решаюсь беспокоить тебя письмом, чтобы рекомендовать тебе моего брата, который привезет его. Хвалить его не стану, потому что худого человека не стал бы и рекомендовать тебе, да потому, что если ты возьмешь на себя труд поговорить с ним, то можешь узнать сам, каков он. А попросить все-таки попрошу по старому знакомству. Дело вот в чем: он немножко литератор, пишет стихи и желает, пожалуй, и печатать их. Достойны ли они печати, ты можешь это узнать лучше моего, но если достойны, то в таком случае окажи посильную помощь сему юноше, чем премного обяжешь. Душевно уважающий тебя К. Буренин»[140].

Письмо это принадлежит одному из будущих авторов (вместе с А. Ф. Малининым) распространенных в свое время учебников по математике и физике, а рекомендовал он Добролюбову своего младшего брата, Виктора Петровича Буренина. Вряд ли последнему удалось повидаться с Добролюбовым, который был тяжело болен и через месяц с небольшим умер, однако имя его могли запомнить в редакции «Современника».

Когда Буренин приехал в Петербург с письмом брата, ему было немного больше двадцати лет. Он родился 22 февраля 1841 г. в Москве, в семье архитектора. Одиннадцати лет он поступил в московское дворцовое архитектурное училище, которое окончил в 1859 г.

Еще будучи учеником архитектурного училища, Буренин руководил разными постройками. В 1859 г. в подмосковном имении Н. Д. Пущиной-Фонвизиной Марьине он сошелся с поэтом С. Ф. Дуровым, незадолго до этого вернувшимся из сибирской ссылки. В своих воспоминаниях о Пущиной Буренин пишет: «В Марьине, кроме меня и этой дамы (воспитанницы Пущиной) и старой-престарой нянюшки Н. Д., заведовавшей хозяйством, жил еще петрашевец С. Ф. Дуров. Он очень благоволил ко мне за то, что я в то время переводил „Ямбы“ Огюста Барбье. Дуров высоко ценил этого поэта… Благодаря его указанию, я перевел лучшие из ямбов Барбье. С. Ф. очень хвалил мои переводы. Но в то время их по цензурным условиям печатать было невозможно»[141].

В Москве у Пущиной Буренин познакомился с декабристами М. М. Нарышкиным, Г. С. Батеньковым, П. С. Бобрищевым-Пушкиным. В те же годы Буренин сблизился с поэтом-петрашевцем А. Н. Плещеевым, только в 1858 г. вернувшимся из ссылки, и постоянно посещал его литературные собрания; здесь он впервые встретил Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого, Некрасова[142].

Буренин писал стихи с детства, первое время подражая Фету. Сохранилась его более поздняя тетрадь, в которой преобладают любовные стихотворения разочарованного юноши, написанные под явным влиянием Лермонтова[143]. Вместе с тем уже в годы учения в архитектурном училище Буренин был известен в товарищеской среде как автор сатир и экспромтов.

Литературная деятельность Буренина началась осенью 1861 г. сотрудничеством в «Колоколе» Герцена. В «Колоколе» появилась его корреспонденция «Спасение ценсуры в Москве» — о неосуществленном проекте адреса литераторов по поводу ареста поэта и революционера М. Л. Михайлова[144].

О политической репутации Буренина в начале 1860-х годов мы можем судить на основании показаний Вс. Костомарова по делу Чернышевского. Вот что говорится в них в связи с московским революционным кружком: «Некто Буренин, архитектор, был указываем Костомарову как руководитель кружка молодежи, готовый на уличные агитации»[145].

В начале 1860-х годов Буренин окончательно осознает себя писателем и завязывает все более широкие литературные знакомства. В 1862 г. его стихотворения и драматические сценки появляются в «Дне» И. С. Аксакова, «Зрителе» и «Искре». Напечатанная в «Искре» остроумная сцена «Шабаш на Лысой горе, или Журналистика в 1862 году» понравилась Некрасову[146], и он пригласил ее автора сотрудничать в «Современнике». А вот что писал Некрасову Салтыков-Щедрин 29 декабря 1862 г.: «Слепцов обещал привести ко мне завтра некоторого остроумца с материалами для „Свистка“; если материалы не дурны, то можно и еще кое-что набрать: у Жемчужникова и у другого молодого человека, живущего в Москве, г. Буренина, который уже печатался в „Искре“»[147]. Весною 1863 г. в сатирическом приложении к «Современнику» «Свистке» появились сатиры Буренина «Драматические сцены по поводу выхода „Современника“», «После первого чтения г. Юркевича по „философии“» и др.

В 1863 г. Буренин переехал в Петербург, где первое время продолжал работать в качестве архитектора — состоял помощником инженера-архитектора при клинике барона Виллие; клиника находилась на Выборгской стороне — отсюда псевдоним Буренина «Выборгский пустынник».

Уже сделавшись довольно известным литератором, он бросил архитектуру для литературы. Печатаясь в разных журналах («Современнике», «Искре», «Библиотеке для чтения», «Зрителе» и др.), Буренин выступает одновременно и как переводчик, и как лирический поэт, и как автор пользовавшихся наибольшим успехом юмористических и сатирических стихотворений, поэм, драматических сцен и пародий. В них он высмеивает «благонамеренных» и лжепатриотов, твердящих о том, что в России царит полный порядок и полное согласие всех сословий «под эгидою мудрых законов» («Благонамеренная поэма»), обличает социальное неравенство, презрительное отношение господствующих классов к мужику, жрецов «чистого искусства», реакционную журналистику и либералов. Буренин неустанно преследовал главного идеолога дворянской реакции Каткова, ему принадлежат острые сатиры на умереннолиберальный «Голос» Краевского, журналы Достоевского и др. Следующее четверостишие Минаева неплохо характеризует молодого Буренина:

А Н. И. Кроль так отозвался о его «злом языке»:

Насмешка Буренина полна яду. Из всех искровцев он испытал наибольшее воздействие политической поэзии Гейне. Вне связи с «Германией» нельзя правильно понять его поэмы — «Прерванные главы», «Благонамеренную поэму», «Диссонансы» и др. Их структура, широкий тематический диапазон при отсутствии единой темы, быстрые переходы от лирического тона к ироническому, перемежающийся трех- и четырехстопный анапест с рифмующимися второй и четвертой строками, который считался в 1860-х годах адекватным стиху «Германии», — все это связано с Гейне. Есть у Буренина и ряд отражений «Книги песен», но они не занимают в его поэзии значительного места и часто иронически переосмысливаются, что, впрочем, тоже идет от Гейне.

Не все, разумеется, попадало в печать. Так, 25 июня 1863 г., в то время когда под влиянием польского восстания цензура стала особенно придирчива, В. С. Курочкин писал Буренину: «Очень Вам благодарен за „Патриотические заметки“; к сожалению, они не могут пройти, как и сами Вы пишете. Бешенство цензурной реакции дошло до времен Мусина-Пушкина. Вы бы очень обязали меня, если бы на это, как говорят, переходное время присылали статейки и стихотворения невинного содержания. Нечего и говорить, каково теперь наше положение. Нужно изобретать совершенно новые формы, под которыми проводились бы мысли, в которых еще так недавно цензура не находила ничего предосудительного»[149].