6 Ах, куда мы идем? до чего мы дойдем? — Часто слышатся эти вопросы В нашем обществе мудром, и часто от них Сильно духом смущаются россы. Отвечают одни: мы идем всё вперед; Но другие, исполнясь тревоги, Возражают: да что же нас ждет впереди? И не лучше ль присесть на дороге? Может быть, впереди-то — спаси нас господь — Сами будем мы жизни не рады; Ну, как месяцы вроде «плювьёзов» пойдут [159], А недели заменят «декады»? Ну, как вдруг, например, на Арбате, в Москве, Развернутся деревья свободы? И под ними российские девы начнут В белых юбках водить хороводы? Ну, как вдруг целовальник у нас с мясником Зашумят, загуляют не в шутку? И нельзя будет их на веревке свести, Для смирения должного, в будку? Ну, как «Почты» редактор Иван Гончаров Обратится внезапно в Марата, Кохановская выйдет подобьем Roland?.. Что-то мы затолкуем тогда-то! Но к столь страшным мечтаниям склонны умы Только слишком наивного свойства, Я сказал уж однажды: порядок у нас — Так какие же тут беспокойства? Надо только одним призаняться: чтоб мы Были в жизни невинны и чисты, Яко голуби, и да исчезнут, как дым, Из родимой земли нигилисты! Это мирного общества нашего зло, Это Запада гнойного дети; Им не свято отечество самое, им Ничего нет святого на свете! Им благие реформы дают: например, Улучшая цензуру, хлопочут «Предварение» вместе с «каранием» слить — А они безобразно хохочут! Вред их обществу сознан давно; и теперь Нигилистов смиряют отлично: В Петербурге келейно их правят, в Москве Исправляет Юркевич публично. Мне, однако, читатель, казались всегда Эти меры медлительны очень; Как быстрей нигилизм истребить до конца — Этим я горячо озабочен. Порошок я хочу изобресть, чтоб сморить Порождение злых элементов: Свистунов, журналистов, писателей всех И, особенно, дерзких студентов. ………………………………… 7 Ну, однако, довольно, малютка моя, Будет петь нам… Уж скоро ведь, светел, На востоке заблещет небес горизонт, Уж два раза выкрикивал петел… На плечо ты склоняешь головку ко мне, И повязка чела золотая Ароматные кудри не может сдержать… Я дремлю, эти кудри лаская… И как будто нисходит желанный покой… Но покою нельзя мне отдаться; Нет, малютка моя, не давай мне заснуть: Мне всегда сны ужасные снятся! Невеселые сны! Всё-то слышу я в них Безотрадные вопли и скрежет, Слышу песни ликующих праздно… и мне Звук той песни, как нож, сердце режет! Снится мне: воет грустно метель и снега Заметают деревню… Под кровом Полусгнившего сруба рыдает бедняк, Истомлен боем с жизнью суровым… И зачем он рыдает безумно? кого О спасеньи, о помощи просит? Снится мне, что рыданья и вопли его Только ветер да вьюга разносит! Страшны мне эти сны, надо мною они Пролетают всю ночь до рассвета… Но увы! На вопрос о значении снов Не дает моя Муза ответа. 1863 402. <ГРАЖДАНСКАЯ КАЗНЬ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО>
Это было печальное утро: туман Над столицей свой саван гробовый Распростер, с неба дождь, будто слезы, лился, Веял холод повсюду суровый… Я на площадь пришел… Там толпа собралась, Эшафот поднимался там черный: Три ступени, дощатый помост и на нем Столб с тяжелою цепью позорный. В строй сомкнувшись, солдаты стояли кругом, Палачи на помосте гуляли, И жандармы задами своих лошадей С наглым видом толпу оттесняли. Отделения Третьего мерзостный штаб Тут же был — и с султанами кепи Любовались с злорадством жестоким, когда Укрепляли железные цепи… Небо было темно, ветер жалобно выл… Час за часом тянулся уныло… Сердце было мучительной пыткой полно И тоской ожидания ныло… Раздался стук колес… Загремел барабан, И карета подъехала… Вышел Из нее человек — и его на помост Палачи повели… Я не слышал Вздохов скорби в толпе: каждый в сердце таил Муки сердца… но взоры сверкали Скорбным гневом… Он шел мимо нас, и пред ним Все мы головы низко склоняли. Бледен лик его был, но смотрел, как всегда, Он с иронией горькой… Своими Палачами он был окружен, но в тот миг Не они — он смеялся над ними… Но когда, приговор прочитавши, к столбу Притянули ему цепью руки И с открытым челом он стоял под дождем С бледным ликом, исполненным муки,— О, тогда вздохи скорби толпа не могла Превозмочь… и у женщин катились Слезы, горькие слезы из глаз, И сердца наши злобою бились… Палачи! Как Христа, приковали его У столба казни цепью позорной, Приковали за то, что к свободе он звал, Что насилья был враг он упорный!.. 1864 вернуться Здесь автор, очевидно, имеет в виду исключительно ежемесячные хронические предсказания г-на Громеки, потому что, кроме его, у нас, кажется, еще никто не предсказывал революции. Это ясно из сопоставления г. Гончарова — Марату и г-жи Кохановской — m-me Roland. Хороша вышла бы революция при таких деятелях! Прим<ечание> наборщика. |
