5 Неудачно шла охота… Уж за ночью день спешит; Вот пред путником болото, А с болота дичь летит. Разом вырвался из груди У стрелка невольный крик, Но лесная дичь, как люди, Закричала в этот миг: «Господин виконт, не троньте, Не стреляйте лучше в нас! Мы припомним о виконте, Угодим ему не раз… Пригодится дичь — не трогай!» — «Ну, так черт вас побери!» — И вперед путем-дорогой Вновь побрел виконт Сыр-Бри. 6 Год прошел. Свою газету Издавать стал наш виконт, Но, создав затею эту, Потерпел везде афронт. Ждет, а пользы нет, однако; Вдруг пред ним, как пред травой Лист, является собака: «Мой совет, виконт, усвой: Лай и вой в своем журнале, Лай на солнце, лай на свет; В том собачьем идеале Скрыт успех таких газет. Люди глупы; похвала им В прок нейдет, так ты схитри…» И тогда собачьим лаем Занялся виконт Сыр-Бри. 7 Лай изданье спас в ту пору, Но потом всем надоел, И к виконту раз в контору Ночью ворон прилетел. «Ты полемикою жаркой,— Начал вран, — журнал спаси; Как зловещий ворон, каркай Постоянно на Руси; Предвещай беды и горе, Попридерживай прогресс, И тогда в журнальном хоре Будешь брать ты перевес. За совет мой благотворный Ты меня благодари!..» И с тех пор, как ворон черный, Каркать стал виконт Сыр-Бри. 8 Процветает орган новый, Но, исполненный забот, Думать стал виконт суровый: Дичи мне недостает! И тогда свершилось чудо: Только мысль ему пришла, Дичь взялась бог весть откуда И журнал весь заняла. С этих пор в нем раздаются Лай, и карканье, и дичь, И хоть в обществе смеются, Но — как нрав людской постичь? — Всё же орган тот читают И в Якутске и в Твери, И ташкентцы восклицают: «Молодец, виконт Сыр-Бри!» 1872 или 1873 227. «Поэт понимает, как плачут цветы…» Поэт понимает, как плачут цветы, О чем говорит колосистая рожь, Что шепчут под вечер деревьев листы, Какие у каждой капусты мечты, Что думает в мире древесная вошь. Он ведает чутко, что мыслит сосна, Как бредит под раннее утро, со сна, И только поэт одного не поймет: О чем это думает бедный народ? <1873> 228. СОН ВЕЛИКАНА В степи, на кургане склонясь, Спит старый, седой великан; Спит старый, седой великан, И стаями птицы, кружась, Глядят с высоты на курган. В кольчуге, в стальном шишаке Он спит, в мертвый сон погружен; Он спит, в мертвый сон погружен, Меч стиснув в железной руке, Сыпучим песком занесен. Он долгие годы проспал, В недвижности самой могуч; В недвижности самой могуч, Он бурь над собой не слыхал, Не жег его солнечный луч. Над ним разрасталась трава, Песком занесен он до плеч; Песком занесен он до плеч, И только одна голова Осталась открытой да меч. Сном скованный много веков, Однажды раскрыл он глаза; Однажды раскрыл он глаза, И в них, как во тьме облаков, Казалось, сверкнула гроза. Казалось, один поворот — И вспрянет опять великан; И вспрянет опять великан, Насевшую землю стряхнет, Покинет песчаный курган. Дохнул он, и — дрогнула степь, Неведомых звуков полна; Неведомых звуков полна… Как будто рассыпалась цепь Волшебного долгого сна. Но вежды сомкнулись опять, И — спит великан прежним сном; И спит великан прежним сном, И снова его засыпать Стал ветер сыпучим песком. 1873 229. СМЕХ Всегда неподкупен, велик И страшен для всех без различья, Смех честный — живой проводник Прогресса, любви и величья. Наивно-прямой, как дитя, Как мать — многолюбящий, нежный, Он мудрости учит шутя, Смягчает удел безнадежный. Струясь, как по камням вода, Как чистый фонтан водоема, Торжественный смех иногда Доходит до грохота грома, Сливаясь в густых облаках В немолчное, грозное эхо, И тот, кто забыл всякий страх, Дрожал от подобного смеха. Смиряя рыданья порыв И гордую скорбь гражданина Под маской шута затаив, Запрятав под плащ арлекина, Стремление к лучшей судьбе Родит он в груди всего мира И с гидрой пороков в борьбе Сверкает и бьет, как секира; Он сонную мысль шевелит И будит во мраке глубоком: Плясал вкруг ковчега Давид, Но был и царем и пророком. 1875 |
