И облегла тебя степь несказанная, —

Где в ней скитанья твои неустанные?

Только на севере — в трауре всё еще —

Пели станки, по-грузински глаголющие, —

«Иамбико» в стуке друкарни старинное.

Пламенем дружеского камина

Озарено семилетье пустынное.

Длинною ночью тоскуют грузины.

Нет у тебя ни семьи, ни возлюбленной.

Путь твой в Москву или в отчие горы?

Рухнул грузинский трон наш, погубленный

В скорбную пору смут и раздора.

Мельничий жернов на Мтквари гудит,

В мельнице старец с внуком сидит:

Может, в ночи пастухи постучатся,

Буря с Гомбор им вослед прилетит,

Слезы на веках их — пересоленные,

Шкура овечья да меч обнаженный,

Горло омочат водою студеною,

Речь поведут о земле разоренной.

«Горе! — там вдовы несчастные вопят.—

Угнано стадо, и двор наш разграблен!»

Беженцев в горы старуха торопит,

Вместо клюки опираясь на саблю.

«Горе нам! Как устоим под лавинами?

Камень и в гору догонит бегущего.

Остановись же и меч наточи на нем

Именем отчего духа могучего…»

Вспыхнула в буре сомнений неистовых

Мысль о бессмертии солнечным блеском,

Жернов седой прогремел свою исповедь,

Чтобы вкушал спокойно ты хлеб свой.

И обуздать поспешил ты желания,

Путь ты избрал к полуночной столице;

Может быть, книгу создашь ты в скитании,

Выстроишь храм и в нем будешь молиться.

Жил я в Картли, пел я над потоком,

Над осенним изобильным током.

Как плющом, теперь обвит я горем,

Стал я садом, срубленным под корень,

Одиноким стал я сиротой.

Знал я сладость пламенного лета,

Горной ежевики, гроздий Мцхета.

И земле я поклонился низко.

Ангел осенил меня кинцвисский,

Ибо я не предал край родной.

Жницу я любил с серпом блестящим,

В море нив тихонько шелестящим,

Ветерок вечерний придорожный,

Дым костра, овчарки лай тревожный,

И свирель, и оклик пастухов.

Я скитался долго на чужбине

И построил дом на Украине.

Поднял новь, засеял, как бывало,

Жег костры и пел — да не хватало

Слушателя у моих стихов.

Так кому ж я вверю сердца слезы —

Богу? Высоте облачно-грозной?

Соловей над розою долины —

Притча ль то? Не так ли Украина

Ныне петь заставила меня.

Сад люблю, весну в степном просторе.

Но душа пылает — факел горя.

Для кого, зачем я песнь слагаю?

Волен я, а радости не знаю.

Скорбь моя состарила меня.

Жуки гудели в воздухе, и вечер,

Густея, мглою степи заволок.

Примчался раненный в ущелье ветер

И на кургане, как казак, прилег.

А ты впивал кукушки зов щемящий,

Украинских и русских песен строй

И голос ливня, весело гремящий,

Навек залюбовавшись их игрой.

И песни те и вещий голос птицы,

Как звон и грохот тронувшихся льдов,

Подхватывал ты огненной страницей

Пылавших вдохновением годов.

И русских песен родники-глубины

С родными голосами ты сплетал,

России голос, голос Украины

Навек с судьбой грузина сочетал,

Дабы одной бессмертной вспыхнуть песней —

Чтоб радугой трехцветной жили в ней

И хоры дальних звезд в небесной бездне,

И след скитаний горьких юных дней.

Поистине постиг ты жизни недра

И в книге мудрой крылья развернул,

В ней с вешним трепетом степного ветра

Ты сочетал обвалов горных гул.

Три голоса зажег ты тростниковым

Своим пером и вместе их связал.

О братстве трех народов тихим словом,

О дружбе их впервые ты сказал.

Я звал тебя, — пропел полночный петел,

И голос твой из книги мне ответил.

Ты птицеловом звуков прожил в мире.

В тысячеустый песенный обвал,

В цветущий буйно сад своих шаири

Ты горести отчизны врифмовал.

Без счета звуков, сокровенных, полных, —

Жужжат ли ульи, ветви ль шелестят.

Ликует каждый голос, как подсолнух,

В густой листве зозуленьки грустят.

И свиста соловьиного услада

Гремит над купой каждого стиха.

Творец откроет утром двери сада,

Едва услышит песню пастуха.