Не улетай, не делай жизнь короче! О, сколько взглядов за тобой следят! Ты — молодая рана этой ночи — то Нина, то Натэла, то Асмат. Возникни снова из ночного дыма, останови бесцельный свой полет, когда о том, что ты неуловима, тростник свирельный плачет и поет. Твой жгучий след искать не перестану: я ранен был на раннем утре дня, — так уврачуй же ночью эту рану, огнем холодным опали меня. Его испепеляющую стужу, цицинатела, в жизнь мою внедри. А если ревность в сердце обнаружу — не улетай до утренней зари. Ночным цветком гори в грузинских селах, над Грузией стыдливо расцветай, светись во мраке кос ее тяжелых. Моя свеча! Не тай! Не улетай! 1957 101. Старая чинара. Перевод А. Межирова Как же так, чинара! Почему постарела ты, скажи на милость! Словно в сердце что-то надломилось, словно свет убавился в дому. Тень твоя состарилась заметно, обветшал наряд. Раньше листья грохотали медно, а теперь, как жесть, они бренчат. Есть закон, придуманный не мною: годы клонят долу всё земное, отцветает буйная весна и мелькают пестро дни за днями, — но твоими властными корнями молодость моя оплетена. 1957 ПЕСНИ ДРУЖБЫ 102. Лесная песня. Перевод Е. Евтушенко Корнями оплетенная тропинка бежит и пропадает вдалеке, и бронзовая Леся Украинка стоит на пьедестале в сосняке. Она лечилась тут… Вставала рано и шла по этой самой же тропе. Лежала, легче горного тумана, под этою сосною на траве. И, натянув на лире корни дуба, она в Сурами пела о Днепре — и струнами озвученная дума звучала над горами на заре. Она в природу Грузии внедрила украинский задумчивый напев. В ней, маленькой, жила такая сила, что отступал недуг, оторопев. Она бежала, шишкой в белку метясь, как девочка неловка, но быстра. И тихо плыл грузинский узкий месяц в ее глазах, как в капельках Днепра. И ветерки сурамские стихали, когда под сенью хвойного плаща лежала Леся, звучными стихами измученное горло полоща. И, полные любви и удивленья, о ней поэты Грузии грустят… Ее стихи, как добрые деревья, в моей душе, качаясь, шелестят. 1954 103. Незнакомка из Зубовки. Перевод Н. Заболоцкого Я из Зубовки однажды к дому возвращался И с красоткой чернобровой в поле повстречался. Давид Гурамишвили Незнакомка из Зубовки, в буре огней о тебе я пою постоянно. Где бы ты ни ступила — там роза, и в ней пламенеет Давидова рана. Незнакомка степей, полевая Нестан, ты — как родинка в книге поэта. Не вчера ли еще обнимал я твой стан, хоть ищу тебя долгие лета? Неужели тебя не увижу опять, как когда-то увидел впервые? К нам былая любовь возвращается вспять и бросает цветы полевые. Ворвалась ты мне в сердце, сгубила меня. Неужели ты нынче в неволе? Оседлал я опять боевого коня и лечу в украинское поле. Окрестил я тебя Катериной моей. Полюбил я твой взор соколиный. Ты — лоза виноградная, роза полей на странице из книги старинной. Если б мог я страданья твои сократить! Запах кос твоих нивы чудесней. Если помнишь еще обо мне, — может быть, и моей ты утешишься песней. Я тебе уготовил супружеский дом. Стих, как колокол, стонет и бьется. Размышления взвешены в сердце твоем, очи черные — глубже колодца. Ты — грузинской поэзии свет и любовь, навсегда ты свободна отныне. Твой платок развернулся по ветру, и вновь я зову тебя — на Украине! 1954 104. Севанское озеро. Перевод А. Межирова Не окропив себя водой Севана, в родимый край вернуться не могу. Я с перевала опустился рано, и тени гор лежат на берегу. |
