Пыль книжная запорошила белым Его густые брови. И с тех пор Он видел меня горным инженером, Проникшим в тайны белых наших гор. Чтоб нищета ушла — ему хотелось, Чтоб я земные отыскал дары, А там, в горах, меня догонит зрелость И поведет меня в нутро горы. Я был ошеломлен звучаньем встречным, Меня увлек Мир звуков и тревог. Мечта отца Путем осталась Млечным, Никак его осилить я не смог. Ветрами всех материков обдутый, Нашел дорогу в горы, да не ту. И жизнь моя Любой своей минутой Так не похожа на его мечту. И всё же — это он. Его заветы. Мой стих запомнил заповедь отца. Вставай скорей, Громи людские беды. Входи любовью в горы и сердца! 1940 48. Моя мать. Перевод А. Межирова Молодой, молодой угасала она. Всё трудилась без сна, не щадила красы. Как вечерняя зорька, тиха и грустна, в нежном золоте незаплетенной косы. Простояла над люлькой последние дни. И ушла. И черты потонули в тени. О, какие я должен затеплить огни, чтоб могильную тень разогнали они! Мама, тени могильные злы и густы. Мне осталось в колодезь глядеть с высоты, — в эту воду, наверно, глядела и ты, на поверхности запечатлевши черты. Может, пламя, что здесь в очаге занялось, это отсвет твоих золотистых волос? Может, дымка затейливо вьющихся лоз — это твой поясок… Я не вижу от слез. Мама! Речи твои я на память прочел, чтоб не рвалась надежды подаренной нить. Словно улей, хранящий жужжание пчел, я твой голос далекий умею хранить. 1940 49. Рожденный из крепостной стены. Перевод А. Межирова О мать — надежда моя, ты твердыня моя! Народная поговорка Я был замурован в стене крепостной. Развалины эти меня родили. Упал со стены я на берег речной, лежал у подножья в холодной пыли. И плакала матерь-стена в вышине. И встал я в рубахе из диких плющей, и слезы и пот утирал я стене — горячих страданий горючий ручей. И крикнул я крепости: «Благослови! Открой ворота бытия моего! Я сын твой!.. Хоть жажду я новой любви, меня не смущает такое родство! В Сурамской твердыне для дел я созрел, Хертвисская башня хранила меня. Их ласковый мох мое тело согрел, и тесаный камень сберег от огня. Грузинская крепость меня родила. Я к стенам ее до рожденья приник. Над глиняным сердцем рассеялась мгла, оно превратилось в звенящий родник. Доверился родине я, как Зураб, и вздрагивал долго в могучей стене. Но камень от слез бесконечных ослаб, — я рухнул к подножию по крутизне». Немая твердыня глядит с вышины, своей материнской любви не тая. Новыми песнями высушу я извечные слезы сурамской стены. 1935 50. Вторая приписка к книге. Перевод А. Межирова Я возвращаюсь в отчий край, домой, и, если спросит у меня попутчик, где мой очаг, где дом родимый мой, отвечу я, что возле гор могучих. Скажу, что он стоит в тени чинар, что до Куры могу достать рукою, что здесь я жизнь когда-то начинал под сенью гор, над серою рекою. Мне из окна открытого видна встающая далеко за горами безбрежной Волги ясная волна, и гомон Сожа слышен мне на Храми. Я знаю — ограничивать нельзя свой кругозор условностью предела; хочу, чтоб вечно множились друзья, чтоб чувство дружбы бесконечно зрело. Я сам, как Терек, не жалея сил, прошел ущельем по дороге длинной, свои глаза к простору приучил, к необозримой широте долинной. Передо мной Казбек в голубизне красу возносит над природой всею. Как надо жить, чтоб дотянуться мне и до Арагви и до Енисея! Парит орел над снежной синевой, и, долгим взглядом провожая птицу, я безграничным край считаю свой, как всей советской родины частицу. |
