Гомборский бор готовился к молебну, чего-то ждали ветви и стволы. А мне казалось — навсегда ослепну, не выберусь вовек из этой мглы. Перед лесной, задебренной протокой я замирал над медленной водой, мечтая о фиалке одинокой, о зелени иорской молодой. И в грозно бронзовеющем уборе, на склоне вечереющего дня, пылал мятежным факелом Гомбори, испепеляя красотой меня. 1959 135. Хвала Кахети. Перевод С. Куняева Если б ранее цену Кахети узнать — Я разжег бы костер в Алазанской долине, Цинандальскую розу сумел бы сорвать И поведал бы ей всю печаль, всё унынье. Я отцу нареченной сумел бы поднесть Соколенка, украшенного бубенцами, Но судьба не судила в Кахети осесть, Породниться душою с ее сыновьями. В том краю, где тревожно шумит Алазань, Вскормлен братьями мой разукрашенный сокол… О Кахети! Опять красотою нагрянь, И, как встарь, подниму я свой кубок высоко. Кто мне кубок вручил? Кто наполнил кувшин В час, когда Алазань, затаивши угрозу, Клокотала, — и в этом одна из причин, Что не смог я сорвать цинандальскую розу. Гость недавний, хотел бы узнать я о том, Кто взлелеял просторы прекрасного края, Кто вручил мне мой дар — разливаться стихом, Красоту кахетинской земли воспевая? 136. На Сигнахской горе. Перевод С. Куняева На качелях сначала туда Я взлетаю — и тут же обратно. А в лесу красота, пестрота… Липы… Солнце… Дрожащие пятна… Я качаюсь, как спутник горы, Выполняя ее приказанье, И смотрю, как природы дары Принимает внизу Алазани. Я вкусил здесь от древа добра, Почерпнул вдохновение в ртвели, И мне кажется эта страна Легендарной землей Руставели. Лес в веснушках, а в небе орлы, Дым колышется над очагами, И колышутся склоны горы, И качели играют с тенями. Кто же там, не жалея вина, Разливает его в полумраке? Это гимн красоте? Тишина? Бормотанье струящейся влаги? Мне бы горы окликнуть, да так Молодецки, чтоб эхо взлетело! Кто тревожит листву на дубах И осины дрожащее тело? Жажда жизни со мной до сих пор, Туч не вижу я на небосклоне, Только слышу, как дышит простор, А Кахетия — как на ладони! Да орлы продолжают свой круг, Да янтарь осыпается с ели… И колышутся горы вокруг… Или это всего лишь качели? 1962 ОСЕННЯЯ ТЕТРАДЬ 137. Закат. Перевод А. Тарковского Излука моря, горы и предгорье, И на откосах чайные кусты. Мне волноваться впору бы, как море, Но я молчу: я в круге красоты. Стою в тени — платан среди платанов — И жду волны вечерней. Вот когда, Как дикий хор кудрявых великанов, Нисходит к морю горная гряда. Кувшину сердца суждено пролиться, Мой жар остудят ветер и листва. О, жизнь моя! Еще одна страница, Как парус в море, брезжит мне едва. Уходит день — хевсур светлобородый, Из сумерек я вглядываюсь в даль: Мне люб закат, воспламенивший воды, И дней осенних светлая печаль. 138. Горы поют. Перевод А. Тарковского Предгорий нежных вырез красноватый. Заката пламенеющий венок. Молитвенные горы ввысь подъяты, И, как мольба, — морская гладь у ног. По берегу орнамент тенью вышит, И жесть листвы роняет лавр с ветвей. Блажен, кто зов отечества услышит Над мутноводной Чорохой своей. Кем пролито маджари на вершины? Кем без границ простерта синева? Аджарских гор поет мне хор единый О мудрости негромкие слова. 139. Прощальный вечер. Перевод А. Тарковского Мне осень улыбнулась на просторе. Небесная безбрежна синева. Вечерний час ведет меня от моря, Как песня друга, слышная едва. Иду навстречу веянью платанов, Минуя мальчуганов у воды. Уносит поезд, в дым вечерний канув, Безмолвное предчувствие беды. |
