Как темны еще эти выси,

за душу держит гор закон.

«Ты о шофере? — скажет Хвтисо. —

В Хахмати что будет делать он?»

«Лягут дороги по Хевсуретн,

так по-иному дела пойдут.

Мы перед новой жизнью в ответе, —

Кудиа молвит Хвтисо тут.—

Там, у реки, поставим школу,

листы газетные развернем,

святыни не впрок нам, войдем в веселый

Военно-Грузинской дороги гром».

Но Хвтисо-третий на это слово

грозно взглянул на нас из-под бровей,

словно он диском метнул свинцовым,

слово метнул нам серпа кривей:

«Что вы стараетесь понапрасну?»

Поднял меч — и сейчас же вниз.

Кудиа удалый отвел опасность,

Хвтисо — все трое — опомнились.

«Это же гости! Мужи, как Важа,

они о хевсурах сложат песнь…»

И взяли мы роги и пили важно.

И здравицам слов не хватало здесь.

И первый Хвтисо, и Хвтисо двое

пили за нас; мы пили, клянясь

союзом гор и долин травою,

и пели песни, объединясь.

Птичьим гнездом село висело.

Вдаль устремив над пропастью взор

и бормоча о глуши без предела,

с мечом и щитом сидел шофер.

Тьма поглотила скалы, ставни,

рукам своим волю дряхлым дав,

тупо река колотила камни,

замыслы Кудиа угадав.

В сон нас влекло осторожный, турий,

спало село, как одна семья.

Тихо сказал нам Алудаури:

«А все-таки буду шофером я!»

Минуя шаткий мост через ущелье,

Стада, стада брели по склонам гор,

Пастух, играя песню на свирели,

Вел с ними свой нехитрый разговор.

С древнейших лет корова для хевсура

Единственной надеждою была.

Медлительная, мелкая, понуро

Она брела на зорьке из села,

Траву щипала по альпийским склонам,

Шел молодой пастух за нею вслед,

И прыгал около нее теленок,

Счастливый тем, что он рожден на свет.

Но мир был шаток. И когда темнело

И полз туман лениво, как стада,

Из-за далеких гор зелено-белых

На пастбище хевсура шла беда.

Стада пугая топотом и свистом,

Свалившись, словно на голову снег,

Разбойничий отряд соседей-кистов

Скакал вершить свой воровской набег.

…Я вижу, как по бурой бычьей шкуре

Из рваной раны кровь бежит ручьем,

Я слышу звон пастушьего пандури,

Расколотого вражеским мечом.

Я вижу, как копыта бьют о камень,

Я слышу звон металла средь камней,

И бугаи с опущенными лбами,

Ревя, бегут на взмыленных коней.

Встречал людское горе ветер свистом,

По тропам и дорогам пыль мело

Туда, где в котловине каменистой

Окаменело мирное село.

А утром с гор, зловещих и туманных,

С остатком стад, усталы и тихи,

В рубахах, окровавленных и рваных,

В селенье возвращались пастухи.

Так жил хевсур.

                          Свой славил труд суровый,

И горный край и солнце славил он.

И снова тень теленка и коровы

Ложилась на крутой зеленый склон.

И снова шли стада под звон свирели

Щипать траву и пить из родника,

И тяжелело вымя, и звенели

О днище ведер струи молока.

Хевсур любил свой труд. И труд хевсуру

Давал, что мог: одежду и еду.

На плоских крышах просыхали шкуры

Быков, убитых старшими в роду.

Ноябрь. Детишки мал мала и меньше

У очага садились в полукруг.

Внимало пламя причитанью женщин

И завыванию ветров и вьюг.

Сухой кизяк, тепла давая мало,

Скорее душу согревал, чем плоть,

Но всё же это пламя помогало

Озябшим людям стужу побороть.

Приготовляли женщины хинкали,

Вскипала медленно вода в котле.

Коровы в хлеве каменном мычали,

Тоскуя о весне и о тепле.

В зубах хевсура трубка догорала,

Молился он за свой очаг родной,

Чтобы его несчастье миновало

И чтоб прошли обвалы стороной.

Но вот к столу хинкали подносили,

Из полных мисок жадно брали их,

Старик цветистыми словами были

Рассказывал о временах былых.