На берегу, как чудес провозвестники, Встали деревья стеною зеленой; Эти — как сабли, а те — как наездники, Высились в небе их светлые кроны. Вот уже солнце вечернее бросило В борт корабельный шлепки позолоты, Давние дни мне напомнило озеро — Детство и двор наш у края болота. Там я мечтал — над просторами водными Новым Колумбом помчаться отважно. Вспомнились ранние детские годы мне — В луже плывущий кораблик бумажный, Там башмачок, у бабки украденный, Воображал я фрегатом-громадиной… К нам издалека, сильны и легки, Двигались лодки по зыби шумливой; Эти — как с тонким крылом башмаки, Те — словно лошади с пенною гривой. К дому везли мы изрытый водой Камень, из озера поднятый нами. Виделся профиль на нем молодой, Вился трехтысячелетний орнамент. Камень рассказывал нам, что на дне Озера город лежит в глубине; Там, где над черной священной дубровой Высился, словно под шкурой тигровой, Дуб в золотом драгоценном руне. … Мчался корабль с кормою крутою, Вымпелом вея из темноты. Взяли пришельцы руно золотое, Чтобы Колхиду лишить красоты. Скрылся корабль в черноморской дали, Ветры нас пылью потом занесли; Топи болотные, тяжко вздыхая, Стали владыками нашего края; И, дочерей из домов похищая, Их на продажу корсары везли… Эту легенду мне передала Бабушка — мы у камина сидели. Болью, как угли, сердца в нас горели, Медленно, тихо беседа текла, Чем-то с природою схожа была Наша беседа… Камин догоревший Слушал, разинув мечтательно рот. Бабушка молвила: «В осиротевшей Старой Колхиде лишь буря поет…» И, как на озере челн в непогоду, Ветер качал нашу свайную оду. 1937 ЗДЕСЬ Я ИСКАЛ ЗНАКОМЫЕ МЕСТА 29. Садовник. Перевод Н. Заболоцкого В дремотных трущобах колеблется ключ, зима, затуманясь, уходит отсюда, но почки еще не прозрели покуда и теплые ливни не хлынули с круч. Весною садовник прилежен к труду. Сын Картли, он полон любови к отчизне. Он хочет, чтоб первое яблоко жизни, как зарево, вспыхнуло в нашем саду. Как карта, в морщинах сухая ладонь, на ней отпечатались корни растенья. Как трут, она дышит. Он полон терпенья, чтоб высечь соцветий волшебный огонь. Ножом расщепляя побег молодой, он надвое делит древесные ткани. И, выбранный плод прививая заране, две жизни стремится зажечь из одной. И саженцы любят его всё нежней. Они как ребята из детского сада. Он их переносит туда, куда надо, он их бережет, словно малых детей. Он мира живого творит уголок, ему вручена созиданья частица. Готова природа ему подчиниться, чтоб он насладиться плодом ее мог. И встанут над садом, как сладостный дым, соцветия персиков, спутников лета, и крик петушиный из горла рассвета прорвется и грянет, ликуя, над ним. Он дерево лепит, как лепят кувшин, он влагой его наполняет весенней. Мой славный соперник, он всё вдохновенней, он в деле своем достигает вершин. А в небе уже догорает закат, и движутся тени под ветками сада, и бродит садовник в сиянье заката — полезных деревьев творец и собрат. 1940 30. Берега. Перевод В. Державина Солнце в воду вонзается косо; как топазы искрится река; в волнах по пояс, каменотесы укрепляют ее берега. Еще трудно волнам, еще тесно. Но ведь скоро наступит пора,— словно чувства, внедренные в песню, шелестя, распрямится Кура. Тополевой толпой окруженный, берег ярко горит ввечеру. И Тбилиси стоит, погруженный в солнце, в летописи и в Куру. Ты поглубже вглядись в эти воды, пылью влаги лицо освежи и прозрачную мудрость природы, как ребенка, с душою сдружи. И стихи мои плещут, как птицы, бьет заря им в тугое крыло, где ударники нашей столицы прорубают столетьям русло. Их приветствуют шумные листья тополей в водяном серебре. И в сказаниях тонет Тбилиси, в испареньях Куры и в заре. 1935 |
