Тебе на зов я песнею отвечу, пошлю ее дорогою прямой, чтоб голосу любимому навстречу, как дождь, спешил влюбленный голос мой. 1952 109. Второе письмо. Перевод А. Межирова Без тебя эти горы казались бесцветными мне. По лесистому склону я вверх поднимался устало. Но твоими глазами гора на меня в вышине неотрывно глядела и сердце мое окрыляла. Обещала мне встречу вершина скалистая та, потому и представился путь каменистый короче. Полюбились мне в юности радуги нежной цвета. И твои полюбились глубокие ясные очи. Мне на этой горе вспоминается дальний Хахмат, кисловатые воды и в зелени шумной дорога. Два подъема я взял. Облака надо мною летят, я, наверное, в Татрах похож на хевсура немного. Вспоминается полдень, пронизанный солнцем насквозь. Ропот горной реки и навьюченный мул над водою. Сколько утренних зорь с той поры над горами зажглось, сколько утренних звезд закатилось за горной грядою. Нам с тобой довелось через грозные бури пройти — я клянусь, что сегодня о прожитом не сожалею. Очень хочется верить, что я не состарюсь в пути, что подъемы возьму и препятствия преодолею. Мне известно давно, что дорога в горах тяжела, но на ней укрепляются мускулы сердца и сила. Ты глазами своими мне радугу в небе зажгла, ты вторую весну подарила и жизнь озарила. Предвечерняя тень, удлиняясь, лежит на земле, угасающий день безвозвратно уходит в былое. Эти строки письма я писал не пером на столе, а на дикой скале заходящего солнца стрелою. 1952 110. Народная пляска. Перевод П. Антокольского Всё гуще сумрак дальних горных гряд. Красавица и юноша парят в круженье вихревом. И на лету разглядывают яркую звезду. Он — словно ветер. А она, скользя пред ним, — как виноградная лоза. И танец их — похож на сказку он, на темный лес, на струн скрипичных звон. Трепещут розы в капельках росы. И горный кряж невиданной красы их обступил. Вдали рога поют. И в быстрой пляске горный воздух пьют тот юноша и девушка-дитя, с крутых стремнин в грядущее летя. Как плеск волны, как дальней бури гул, мне шелест платья сердце полоснул… 1952 111. У могилы Гёте. Перевод А. Межирова Над могилою Гёте безмолвные липы застыли, ожидают кого-то живые цветы на могиле. И упал теневой саван легкий на камень тяжелый, и гудят над листвой в кронах лип золотистые пчелы. А за сетью ветвей очертанья казармы угрюмой, там в берлоге своей бредил Гитлер кровавою думой. Мне почудилось вдруг, что калина колышется алая, смолкли пчелы вокруг, и стоит тишина небывалая. Речка рядышком где-то поворачивать жернов не ленится, и с могилой поэта беседует старая мельница. Здесь хлопочет она, чтоб над Веймаром песня звучала и прикладом война в двери Веймара не постучала. У поэта с чела исчезают морщины печали, хочет он, чтоб трудилась пчела, чтобы воды в каналах журчали, чтобы по целине жизнь за плугом стальным проходила. Вся в цветах, как в броне, возле Веймара дремлет могила. Здесь ни жизни, ни сил не жалел мой собрат в наступленье и цветок посадил, пред могилою встав на колени. Этот стройный цветок — сын горячего волжского лета — пчелам отдал свой сок и украсил могилу поэта. |
