«До утра метался ветер,
жалобно стонал в утесах,
выло море и каменья грызло,
яростно кроша.
До утра жестокий холод
душу леденил и тело, как
на судбище последнем я
дрожал и костенел.
Я дрожал, в углу пещеры
укрываясь, и тревогой был
охвачен, и молитва замерла
в моей душе.
Видел я себя бессильным,
нищим, жалким, одиноким,
бесприютным сиротою, без
семьи и без родии.
Чудилось — земля застыла,
вымерли все люди в мире,
и один лишь я остался
изнывать в горниле мук.
Чудилось — сам бог там,
в небе, мертв, и лишь диавол
черный ныне властвует вселенной,
и пирует, и ревет.
И казался я пылинкой,
столь презренной и ничтожной,
что и бог, и черт, и люди
позабыли про нее.
Но теперь блеснуло солнце,
скрылись демоны ночные,
бешенство ветров утихло
и повеяло теплом.
И теплом согрето тело,
и душа воскресла в теле,
обрела, как прежде,
бога и молитву обрела.
Что же это за теснины;
где мечта моя блуждает?
Этого тепла частица в
теле душу родила!
Так удар огнива искру
из кремня зовет наружу,
искра ж — порождает пламя,
жар и блеск, тепло и жизнь.
Жар и жизнь, тепло, сиянье,
где и смерть, и разрушенье,
и рожденье, и бессмертье, —
вот душа вселенной — бог.
Капля лишь тепла и света,
вспыхнув искрой, в мертвом
теле пробуждает душу, — значит,
без тепла в нем нет души.
А в душе тепло рождает
ясность, и восторг, и веру, —
значит, без тепла ни веры,
ни восторга нет в душе,
Вера ж чудеса рождает,
высшее рождает чудо —
вера порождает бога,
открывает нам его.
Бог явился нам — о, чудо!
Он являлся лишь при солнце,
только в жарких, южных странах,
в блеске молний и в огне.
В реве вихря, в тьме полночи,
в снежной буре и метели
никому он не являлся.
Значит, бог — тепло и свет!
Но ведь бог — всему создатель,
он творец тепла и света…
Кто же лед и холод создал?
Библия о том молчит.
Да, тепло в бездушном теле
возрождает душу снова,
а в душе рождает веру, —
высший плод той веры — бог…
Так возможно ли помыслить,
что сама душа, и вера, и
сам бог — лишь порожденье
этой капельки тепла?
Мысль такая не грешна ли?
Но ведь бог велит стремиться
к правде… Ведь без воли бога
мысль такая не придет!»
Так боролся с мыслью старец,
и молился, и томился, но былого
просветленья он не мог уже вернуть.
И рыдал он: «Для того ли я свою
оставил келью, бросил скит укромный,
чтобы здесь в сомненьях погибать?»
