II Он в дымной высоте простерся, недвижимый, Как образ гибели, ничем не отразимой, Над жизнью реющий… Он кроется за мглою. Взгляни: вот кровь пролить летит он над землею. Взгляни, и страх тебя охватит леденящий: Вот беркут, над тобой невидимо парящий! Не промахнется он, когда твой час наступит! И много ль дней тебе убийца твой уступит? III Он двинулся. Плывет в заоблачной отчизне, — Вот так челнок Судьбы ткет нити нашей жизни. Спокойно кружится, снижаясь, поднимаясь, За тучи уходя, в лазури расплываясь. Лишь крик его звучит, зловещий и голодный! Так в тишине не раз прорвется плач народный И ужасом вельмож охватит и смятеньем, Как гром, подземный гром перед землетрясеньем. IV Ты ненавистен мне, парящий надо мною, За то, что ты в груди скрываешь сердце злое, За то, что хищен ты, за то, что с высоты На тех, чью кровь ты пьешь, глядишь с презреньем ты, За то, что слабая тебя боится тварь, — Ты ненавистен мне за то, что здесь ты — царь! И вот курок взведен, мое ружье сверкает И пулю грозную под облака бросает. И на землю не смерть примчишь стрелой падучей, А собственную смерть ты обретешь за тучей. И не как божий суд, а словно труп бездушный, Ты упадешь, суду руки моей послушный. И не последний ты! Ведь нас, стрелков, — сто сот: И кто тебе сродни, кто моет кровью рот, Кто сеет страх и смерть, слабейших братьев губит, — От пули не уйдет, когда пора наступит. А труп мы отпихнем, не говоря ни слова, И далее пойдем, спокойно и сурово. ‹22–24 октября 1883› КАМНЕЛОМЫ Я видел странный сон. Как будто предо мною Простерлись широко пустынные края, А я, прикованный железной цепью злою, Стою под черною гранитною скалою, А дальше — тысячи таких же, как и я. Но, «годы каждому чело избороздили, Но взгляд у каждого горит любви огнем, А цепи руки нам, как змеи, всем обвили И плечи каждого из нас к земле склонили, Ведь все мы на плечах тяжелый груз несем. У каждого в руках железный тяжкий молот, И, как могучий гром, с высот к нам клич идет: «Ломайте все скалу! Пусть нм жара, ни холод Но остановят вас! Пусть жажда, труд и голод Обрушатся на нас, но пусть скала надет!» Мы встали как один, и, что б нам ни грозило, В скалу врубались мы и пробивали путь. Летели с воем вниз куски горы сносимой; Отчаянье в те дни нам придавало силы, Стучали молоты о каменную грудь. Как водопада рев, как гул войны кровавой, Так наши молоты гремели много раз, И с каждым шагом мы врубались глубже в скалы И хоть друзей в пути теряли мы немало, Но удержать никто уже не смог бы нас! И каждый знал из нас, что славы нам не будет, Ни памяти людской за этот страшный труд, Что лишь тогда пройдут дорогой этой люди, Когда пробьем ее и выровняем всюду И кости наши здесь среди камней сгниют. Но славы этой мы совсем и не желали, Себя героями никак не назовем. Нет, добровольно мы свои оковы взяли, Рабами воли мы, невольниками стали, Мы камнеломы все — и к правде путь пробьем. И все мы верили, что нашими руками Скалу повергнем в прах и разобьем гранит, Что кровью нашею и нашими костями Отныне твердый путь проложим, и за нами. Придет иная жизнь, иной день прогремит. И знали твердо мы, что где-то там на свете, Который нами был покинут ради мук, О нас грустят отцы, и матери, и дети, Что всюду лишь хулу порыв и труд наш встретил, Что недруг мае клянет и ненавидит друг. Мы знали это всё. Не раз душа болела. И горя злой огонь нам сердце обжигал; Но ни печаль, ни боль израненного тела И ни проклятья нас не отвлекли от дела — И молота никто из рук не выпускал. И так мы все идем, единой волей слиты, И молоты несем, пристывшие к рукам. Так пусть мы прокляты и светом позабыты! Но к правде путь пробьем, скала падет, разбита, И счастье всех придет по нашим лишь костям. ‹1878›
ИЗ РАЗДЕЛА «ПРОФИЛИ И МАСКИ» ИЗ ЦИКЛА «ПОЭТ» ПЕСНЯ И ТРУД Песня, подруга моя ты, больному Сердцу отрада в дни горя и слез, Словно наследство из отчего дому, К песне любовь я навеки принес. Помню: над малым парнишкой порою Мать запоет, и заслушаюсь я; Только и были те песни красою Бедного детства, глухого житья. «Мама, голубка, — я мать умоляю, — Спой про Ганпусю, Шумильца, Венки!» «Полно, сыночек! Пока распеваю, Ждет, не минует работа руки». Мама, голубка! В могилу до срока Труд и болезни тебя унесли, Песни ж твои своей правдой высокой Жаркий огонь в моем сердце зажгли. И не однажды та песня, бывало, В бурях житейских невзгод и тревог Тихий привет, будто мать, посылала, Силу давала для тяжких дорог. «Стойким будь, крепким будь, — ты мне твердила, — Ты ведь но паном родился, малыш! Труд, отбирающий все мои силы, Выведет в люди тебя, поглядишь». Верно, родная! Совет твой запомнил! Правду его я не раз испытал. Труд меня жаждою жизни наполнил, Цель указал, чтоб в мечтах не блуждал. Труд меня ввел в тайники вековые, В глуби, где песен таится родник, С ним чудеса прояснились земные, С ним я в загадку всех бедствий проник. Песня и труд — две великие силы! Им до конца обещаю служить: Череп разбитый — как лягу в могилу, Ими ж смогу и для правнуков жить! |
