* * * Коль не вижу тебя — Мне минуты, как век, бесконечны; Коль увижу тебя — Вновь страдаю от раны сердечной. Коль не вижу тебя — Я окутай морозом н мглою; А увидев тебя — Опален я горящей смолою. Чтоб увидеть тебя — Понесут меня ангелов руки; А увижу тебя — Гонят прочь меня адские муки. Я утратил покой И с тобой, и в разлуке с тобою! Я не принят землей И отвергнут небес синевою. * * * Если ночью услышишь, что там, за окном. Кто-то плачет безумно и тяжко, — Не тревожься о том, спи бестрепетным сном, Не гляди в эту сторону, пташка! Не бездомный бродяга грустит о судьбе, Не голодный бедняк, моя зорька, — Это вся моя скорбь и тоска по тебе, Это плачет любовь моя горько. Как пол в ярме, вот так я день за днем Влачу свой плуг до крайнего предела; Я только тлею медленным огнем, Порывов нет, и сила ослабела. Мечта моя заглохла молодая, Ручей былых иллюзий пересох, И резкой стала речь моя сухая. — Я вижу: урожай мой будет плох. Плох урожай! Я мало, может быть, Посеял иль пшеницу взял гнилую? А дни идут! Уж скоро ливням лить, — Нам звезды возвещают осень злую. ИЗ ЦИКЛА «ТРЕТЬЯ ГОРСТЬ» Льдом студеным покрыта, Не волнуется в речке вода; Если лампа разбита, Свет ее не дрожит никогда. Не услышишь мелодий, Если сломай на части смычок. Как же песни выходят Из-под бремени злобных тревог? Иль как пресс это горе, Чтоб из сердца стихи выжимать? Иль как колокол — песня, Чтобы горестный плач заглушать? * * * Аллеей летнею, ночною, Как тень, я шел, не зная сна, Горели звезды надо мною, Темнела неба глубина, Миротворящей тишиною Вливалась в душу. Как же я Еще вчера любил вас, зори, Тебя, голубизна моя! Душа в распахнутом просторе Купалась, уносилась вскоре К лугам прозрачным, где цветут Бессмертные цветы, живут Чудесной сладости мотивы! А ныне так темны, тяжки вы, И для меня ваш свет погас. Теперь я ненавижу вас! Жизнь ненавижу я и силу, Мечты о счастье, о весне, Стремленье к свету, к вышине, — Одно забвенье любо мне, Покой, безмолвие могилы. Аллеей летнею, ночною Я шел, как тень… О сердце, стынь! Передо мною и за мною Сновали люди. «Дзинь-дзинь-дзинь», Звенел велосипед. И шепот Влюбленный слышен был порой… Но против боли роковой, Терзающей рассудок мой, — Не отыскал лекарства опыт. Я шел и знал, что я — могила, Что жизни нерв давно угас, Что тут, на самом дне, сейчас Душа моя похоронила Все радости и все страданья, Все песни, что не встанут вновь, Свое сильнейшее желанье, Свою последнюю любовь. * * * Каморка и кухня, два низких оконца, Две вазы с цветами на окнах, Две белых постели, раскрытые двери И тюль занавесок поблеклых. Часы на стене, пять иль. шесть фотографии На темном, комоде понуром, Стол круглый со скатертью — посередине, И лампа на нем с абажуром. А в кресле сидит у стола мое счастье — Одна, в молчаливом раздумье: Кого-то все ждет и шаги чьи-то ловит Там, в уличном крике и шуме. Кого-то все ждет… И не мне уж, конечно, Улыбка в глазах се светит! Но с улицы в рай тот прокрался я взором — Никто меня в тьме не заметит. Вот здесь мое счастье! Так близко! Так близко! И все ж недоступно навеки! Болит мое сердце, но высохли слезы, Горят отягченные веки. От комнаты тихой, лицо закрывал, Бегу я в тоске и тревоге: Так раненый зверь в свою чащу уходит, Чтоб тихо издохнуть в берлоге. * * * Песня, подбитая милая пташка, Смолкнуть приходит пора. Полно рыдать нам и горько и тяжко, Кончилась эта игра. Полно тревожить нам рану открытую, Полно вопить про любовь, С каждой строфою и с каждою нотою Каплет горячая кровь. С каждой терциною, с каждой октавою Ритм ослабляется твой… Песня напитана горем-отравою, — Время идти на покой. ИЗ КНИГИ «МОЙ ИЗМАРАГД» (1898) ИЗ РАЗДЕЛА «ПОКЛОНЫ» РАЗДУМЬЕ Ох, тяжело ярмо родного края, И ноша не легка! Как под крестом, под ней влачусь я, поникая, И кубок с ядом пью, что поднесла родная, Твоя, мой край, рука. Так будь благословен! В грядущей, светлой дали Дождешься ль славы, ясных дней весны, Не знаю, — об одном молюсь в своей печали, Чтоб с горя, с голоду тебя не покидали Все лучшие твои сыны. Чтоб сеющих добро другое поколенье Не осмеяло в песнях злых. Чтоб памятником им не стали те каменья, Которыми, платя за зерна просвещенья, При жизни все забрасывали их. |
