Еще дальше на северо-запад у деревни Чингоу стоял 1 батальон 22-го полка с 2 орудиями 3-й батареи 6-й бригады.

Против этих войск ночью на 18 апреля тихо развертывалась вся японская армия генерала Куроки». 

3 дивизии и 7 батальонов

«Таким образом, к утру 18-го апреля для встречи 3-х японских дивизий с осадными, полевыми и горными пушками мы имели всего 7 батальонов и 2 батареи, растянутых на 12 верст.

Как только солнце позолотило холмы и овраги Тюренчена, загремели тяжелые пушки на острове Самалинда, и, со скрежетом рассекая воздух, понеслись снаряды в Тюренчен. 20 минут продолжалось обстреливание деревни по всем направлениям. Потом стало совершенно тихо, и до 6 часов 40 минут утра все было спокойно на наших позициях.

В это время стрелки 5-й роты 22-го полка, находившиеся у деревни Потетынцзы, заметили передвижение японских постов на левом берегу реки Эйхо и сейчас же открыли по ним огонь залпами…»

В 7 часов утра началась переправа главных сил японцев через Эйхо. Попытки наших стрелков и артиллеристов помешать переправе были подавлены огнем многократно превосходящей японской артиллерии. После часового боя в 8 часов утра 12-му Восточно-Сибирскому полку пришлось покинуть Тюренчен под напором 2-й и гвардейской японских дивизий.

К 11 часам были оставлены и другие наши позиции на реке Эйхо. Куроки приостановил наступление гвардии и 2-й дивизии в ожидании, когда 12-я дивизия закончит обхват нашего левого фланга. 

Генерал Засулич — полковнику Лаймингу: «Прикрыть отход!»

«Около 10 часов утра в деревню Тензы приехал начальник Восточного отряда генерал Засулич. В это время из Тензы выступали 1-й и 3-й батальоны 11-го полка с 3-й батареей 3-й бригады под начальством полковника Лайминга. Генерал Засулич приказал Лаймингу прикрыть отход отступающих частей…» Отступление основных сил отряда к Фынхуанчену началось.

«Но передовым частям, стоявшим у Тюренчена, Потетынцзы и Чингоу, предстояло пережить еще много тяжелых минут». Для них все еще только начиналось.

«Теперь все те места, где больше месяца стояли стрелки, были в руках у японцев. Тюренчен кишел ими, полны были ими и Потетынцзы и Чингоу. Наши полки уже шли к Фынхуанчену, и только на холмах над долиною реки Хантуходзы оставался 12-й Восточно-Сибирский стрелковый полк с 7-ю орудиями 2-й батареи 6-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады и 8-ю пулеметами, да к ним спешили от Тензы 1-й и 3-й батальоны 11-го полка.

Эти 5 батальонов, ослабленных потерями в утреннем бою, должны были грудью своею прикрыть от натиска армии Куроки весь Восточный отряду стягивавшийся на Фынхуанченскую дорогу.

С 9 часов утра до половины второго часа на этом новом месте боя было тихо.

Куроки ждал, когда артиллерия перейдет через реку Эйхо. Его утомленные ночными работами по переправе и утренним боем солдаты не шли вперед. И командующий 1-й японской армией терпеливо ждал, когда поедят и подкрепят свои силы его солдаты.

Во 2-м часу дня генерал Кашталинский приказал отряду, занимавшему долину реки Хантуходзы, отходить на Фынхуанченскую дорогу.

Едва только стрелки поднялись со своей позиции, как генерал Куроки приказал возобновить наступление.

И не прошли стрелки 12-го полка и 2-х верст, как увидели, что они отрезаны. Спереди на них наседал, осыпая пулями, передовой отряд японской гвардии, а сзади против них собрался отряд японского полковника Умесава из 2-х батальонов 4-го гвардейского и 2-х батальонов 30-го полка и гвардейской кавалерии.

Бывший при 12-м стрелковом полку начальник штаба 3-й стрелковой бригады подполковник Линда приказал капитану Павловскому с 9-й и 11-й ротами атаковать японцев, обошедших нас. Ротный командир капитан Ракушин сам поднял цепи своей роты и под страшным огнем повел их на японцев. Люди падали убитыми и ранеными, цепь редела и, наконец, повернула назад.

Но доблестный капитан Ракушин остановил ее и, поддержанный 7-ю и 8-ю ротами, снова пошел в атаку. Это остановило японцев и дало возможность стрелкам, все время осыпаемым пулями, выйти, наконец, на Фынхуанченскую дорогу.

Здесь, у деревни Тученза, полк остановился… Вместо рот стояли взводы. Не было офицеров. Стрелков построили, рассчитали и из 12 рот сделали шесть.

В этом бою стрелки 12-го Восточно-Сибирского полка из 2174 человек потеряли 11 офицеров убитыми, 10 ранеными, 2 без вести пропавшими, 273 стрелка убито, 352 ранено, 212 пропало без вести; кроме того, было ранено и осталось в строю 2 офицера и 47 стрелков.

Шедший на выручку 12-го полка 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк в 2 часа дня занял позиции на дороге, идущей из Тюренчена на Хаметан. Здесь же в лощине стали 3-я батарея 3-й бригады и пулеметная рота. Место, занятое стрелками 11-го полка для боя, представляло собой гору с весьма крутыми скатами. Ни одного укрытия не было на этой горе, а за ней расстилалась лощина, ровная и чистая, без куста, без балки, без канавы или валика.

Солнце уже склонялось к западу, когда стрелки, пришедшие из резерва, впервые увидали японцев. Сначала показались редкие дозоры, за ними потянулись густые и темные цепи японцев.

Японцы наступали на 1-й батальон спереди и в то же время обходили его слева. Начался сильный и частый ружейный огонь с обеих сторон, и ничем не прикрытые стрелки стали падать убитыми и ранеными. На поддержку 1-го батальона пришел 3-й и, выслав свои роты в цепь, соединился с ротами 1-го батальона. Все шло у стрелков, как на учении». 

3-я батарея — огонь!

«3-я батарея 3-й бригады подполковника Муравского получила приказание генерала Кашталинского отходить на Фынхуанченскую дорогу. Но едва она тронулась, как засвистали и защелкали над нею японские пули. Шедшие впереди зарядные ящики прибавили рыси и прошли обстреливаемое место благополучно, но орудия замялись! Перед ними стали быстро перебегать японцы, их цепи занимали горы и оттуда спускались к самой дороге. Нужно было открыть себе проход силою.

Подполковник Муравский приказал поручику Хрущову с двумя орудиями обстрелять японские цепи шрапнелью, а остальные четыре орудия хотел провести, прикрываясь огнем орудий Хрущова. Но уже было поздно. Японцы подобрались близко, их огонь стал удивительно меток, и в запряжках начали падать лошади. Батарея стала.

“С передков!” — скомандовал Муравский и под пулями, падавшими на дорогу, как крупные капли летнего дождя, люди на руках подкатили орудия и стали немного в стороне впереди орудий Хрущова. Уже в это время несколько человек упало убитыми и ранеными, но остальные делали свое дело.

Снарядов было немного. Зарядные ящики ушли — остались только те снаряды, которые батарея возит с собой в передках. Под градом пуль, бегом добежали солдаты до передков с убитыми и ранеными лошадьми и принесли снаряды. Японцы были близко. Отлично были видны их темные мундиры и желтые околыши фуражек. Помощи ждать было неоткуда. 11-й стрелковый полк сам боролся против тысяч японцев и был уже окружен — батарее оставалось только умереть с честью.

В эти страшные минуты все на батарее: и офицеры, и солдаты — понимали и сознавали одно — спасенья нет. Эти часто падавшие пули, то ударившие со звоном в орудие, то мягко щелкавшие по земле, то валившие на землю кого-либо из артиллеристов, были неизбежны. Как неизбежна судьба. Уже при виде упавшего товарища не кричали: “Носилки”, — потому что некому, да и некуда было уносить раненых. Каждый на этой одинокой, охваченной японцами батарее думал одно: возможно дороже продать свою жизнь.

И огонь батареи был меток. Упал убитым подполковник Муравский, его сменил штабс-капитан Петров, но и его свалила пуля; раненый, потерявший сознание, он упал подле пушек. Не хватало людей заряжать и носить снаряды: оставшиеся старались поспеть на два, потом на три, наконец, на все четыре орудья. Один и тот же номер нес работу шести номеров. Он приносил снаряд, он вкладывал его в пушку, он закрывал затвор, он наводил и стрелял. Отчаяние удесятеряло силы.