В южной армии состояла в виде опыта пополненная пехотная резервная бригада, командование которой было поручено молодому и талантливому генералу Куропаткину, на которого вся “военная Россия” смотрела как на восходящую звезду». 

В решительный момент боя

«В генеральном сражении, разыгравшемся в окрестностях местечка Новая Прага перед лицом Самого Государя АЛЕКСАНДРА III, вся бригада генерала Куропаткина была назначена в общий резерв Южной Группы и, выдвинутая в решительный момент боя, должна была решить участь сражения.

В разгар сражения, когда наступил момент нанесения врагу решительного удара, Командующий Группою генерал-лейтенант Рерберг послал с двумя адъютантами приказание общему резерву выдвинуться в известном направлении и ожидать там приказания об атаке. Адъютанты возвратились и доложили, что генерал Куропаткин с вверенною ему бригадою ушел и в общем резерве никого не осталось.

Пришлось немедленно рассылать “на карьере” адъютантов отыскать генерала Куропаткина и передать ему приказание.

Но время шло, резерва не было, и маневр был прекращен. Решение посредников оказалось все-таки в пользу Южной Группы, а действия Генерал-Адъютанта Свечина были признаны столь неудачными, что по окончании этих маневров он должен был оставить службу в полевых войсках». 

Не ошибка, а нечто похуже

«При разборе маневра в присутствии ГОСУДАРЯ мой отец пощадил самолюбие Куропаткина и не обнародовал при всех его проступка; пощадил его и Главный Руководитель — идеально добрейшей души человек Великий Князь Николай Николаевич Старший. Когда же ГОСУДАРЬ уехал, то Великий Князь сказал при всех Куропаткину: “Счастье твое, что твоим начальником оказался генерал-лейтенант РЕРБЕРГ, другой на его месте, не стесняясь присутствием ГОСУДАРЯ, так бы тебя разделал, что и со службы пришлось бы уйти. Ибо уйти из общего резерва без приказания Старшего Начальника — это, брат, не ошибка, а нечто похуже”»[346]. 

Без наложения взыскания

«Куропаткин оправданий не имел и должен был сознаться при всех, что он был виноват[347].

На прощальном обеде, когда дошла очередь до генерала Куропаткина, то он пил за здоровье моего отца и в доказательство того, что он признает исключительно одного себя виновным в проступке и что он не в претензии за замечания, сделанные ему Генералом Рерберг, он просит в случае возникновения войны на Западном фронте взять его — Куропаткина — в войска VIII армейского корпуса под его начальство.

Через семь лет роли переменились: мой отец в чине Инженер-Генерала состоял членом Военного Совета, когда к ним прибыл их новый начальник и председатель — вновь назначенный Управляющим Военным Министерством молодой Генерал-Лейтенант Куропаткин, державший себя с членами Военного Совета в высшей степени надменно, никогда не сходивший с ходуль Военного Министра.

Я часто доказываю в беседах о нашем прошлом, что наши военные уставы Императорской армии были идеально и мудро составлены…

В параграфе 1-ом Устава Дисциплинарного была статья: “…и не пропускать поступков подчиненных без наложения надлежащего взыскания…”

Как часто приходилось наблюдать по службе, что пренебрежение этим требованием часто вело за собою последствия весьма неприятные.

Если бы в 1888 году как мой отец, так и Великий Князь — один по излишней скромности, другой из излишней доброты, — не пропустили проступка молодого генерала Куропаткина без “надлежащего” взыскания, то, может быть — и Россия не погибла бы?» 

Предзнаменование гибели?

«Здесь невозможно не остановить внимание читателя на некоторой ужаснейшей и роковой для России аналогии.

Очевидно, что деликатный урок под Новой Прагой был недостаточно вразумительным для самонадеянного Куропаткина: ведь точно такую же “штучку” сыграл Куропаткин 6-10 Июля 1904 года в Маньчжурии с Общим резервом войск Южной Группы Генерала Зарубаева, что и послужило, между прочим, причиною к потере нами сражения под Ташичао, а за этим — к дальнейшим звеньям несчастной цепи событий, приведших нас к постоянным поражениям.

Можно было подумать, что тайный увод Куропаткиным общего резерва особо серьезного значения не имел, ибо это было лишь на маневрах!

Нет, этот факт был весьма знаменательный, и очень жаль, что старшие начальники не доложили его ГОСУДАРЮ[348], ибо тогда, можно думать, не видать Куропаткину ни поста Военного Министра, ни звания Командующего Армией на Дальнем Востоке.

Тайный увод Куропаткиным общего резерва в бою под Ташичао погубил участь этого сражения, а с ним и все наше дело на Дальнем Востоке…

Так тайный увод резерва в сражении под Новой Прагой являлся предзнаменованием гибели всей России».

Непонятное поведение командира VIII армейского корпуса генерала-лейтенанта Петра Федоровича Рерберга, его снисхождение к генералу Куропаткину, граничащее с должностным преступлением, станет, возможно, более ясным, если мы примем во внимание, что именно генералу П.Ф. Рербергу сдал в 1881 году Командование Закаспийской областью Белый генерал М.Д. Скобелев после победного взятия Геок-Тепе и занятия Ашхабада отрядом полковника Куропаткина: «В конце марта М/Д. Скобелев сдал дела новому командующему генералу П.Ф. Рербергу и вскоре покинул Туркмению»^{485}.

Таким образом, и Рерберг-старший, и Куропаткин — оба были «туркестанцами». Но на Куропаткине вдобавок был ореол ближайшего помощника и единомышленника Скобелева, блестяще проявившего себя в реальных боевых операциях.

Поэтому портить карьеру боевому генералу из-за его ошибки, пусть грубой, на «войне искусственной» — маневрах, Петр Федорович не пожелал.

Если бы все дело было только в будущем разговоре Куропаткина с Витте, до которого оставалось более десяти лет, то, возможно, П.Ф. Рерберг был бы совершенно прав в своем великодушном поступке. Мало ли что могло произойти за десять лет.

Однако все происшедшее имело давние корни. И корни эти являлись корнями весьма ядовитого растения.

Известно, что незадолго до своей таинственной смерти М.Д. Скобелев имел какие-то, не менее таинственные, связи с масонами.

Более того, есть серьезные данные, что именно масоны инспирировали знаменитую антигерманскую[349] речь Скобелева, произнесенную им в Татьянин день 12 января 1882 года на банкете в годовщину взятия Геок-Тепе в ресторане Боре л я в Петербурге.

Речь эта вызвала определенные международные осложнения и, пожалуй, сыграла печальную роль в наметившемся расхождении Германии и России, что через 35 лет привело к гибели обеих великих империй.

Друг Скобелева знаменитый наш художник-баталист Василий Верещагин вспоминал:

«Во время этого последнего свидания я крепко журил его за несвоевременный, по мнению моему, вызов австрийцам, он защищался так и сяк и, наконец, как теперь помню, это было в здании панорамы, что около Генерального штаба, осмотревшись и уверившись, что кругом нет “любопытных”, выговорил:

— Ну так я тебе скажу, Василий Васильевич, правду — они меня заставили, кто они, я, конечно, помолчу.

Во всяком случае, он дал мне честное слово, что более таких речей не будет говорить…»^{486},[350]

В 1999 году появилось весьма интересное исследование Андрея Шолохова «Всадник на белом коне», посвященное жизни и таинственной смерти Белого генерала. Исследование это получило высокую оценку Института Военной истории и кафедры военного искусства Военной академии им. М.В. Фрунзе.