О китайском отношении к нам

О том, что расположение к этому было, свидетельствует факт обнаружения в некоторых местностях Маньчжурии особого «объявления (о войне) Великоцинского государства штаба Маньчжурских войск Чжун-И», датированного 18 февраля ст. ст. 1904 года. В объявлении этом спрашивалось:

«Когда же найдутся люди, благородные, пылкие и выдающиеся, которые в глубокую ночь, отточив мечи и штыки, отомстят врагам Дай-Цинскаго государства?!

Арендуя три восточные провинции, — говорилось в нем далее, — Россия распевала о всеобщем мире и заявляла, что она заботится о защите интересов всего Дай-Цинского государства. Слова ее были прелестны и заявления — прекрасны. Кто же мог тогда подумать, что она будет такая лютая, как теперь. Кто мог подумать, что после года И-нэй (1895 г.) русские люди станут многократно пользоваться нашим упадком?.».[315]

Воззвание заканчивалось призывом «непоколебимых в исполнении долга и горячо принимающих к сердцу общественное дело людей» воспользоваться случаем, взяться за оружие, изгнать русских, «врагов Великих Цинов» и отплатить им «за копившуюся годами обиду».

Сорокатысячный корпус китайского генерала Ма, стоявший в окрестностях Синминтина, внушал нам в это время серьезные опасения. На случай открытия Китаем враждебных действий против нас сформирован был небольшой Ляохейский отряд (3,5 роты, 6 сотни и 4 орудия), который должен был разрушить важнейшие сооружения на железной дороге Инкоу — Синминтин при первой же попытке Ма захватить их^{427}.

8 февраля 1904 года Командующим Маньчжурской армией, в качестве «самостоятельного и ответственного начальника», назначен был Генерал-Адъютант А.Н. Куропаткин.

О том, как состоялось назначение Военного Министра генерала Куропаткина «самостоятельным и ответственным» Командующим Маньчжурской армией, сохранилось крайне интересное свидетельство генерал-майора Генерального Штаба Федора Петровича Рерберга. Приведено оно в его книге, написанной им в эмиграции в Александрии в 1925 году и изданной только в 1968 году в Мадриде^{428}. Рассказанные в ней факты настолько же достоверны, насколько необычны и практически неизвестны. Назначению же генерала Куропаткина посвящена вся 4-я глава первой части работы генерала Рерберга.

Для удобства читателя предпошлем рассказу о назначении небольшой отрывок из главы третьей той же работы.

Атмосфера сгущается

«Вспыхнувшая столь неожиданным образом война с Японией… была несомненным предисловием к революциям 1905 и 1917 годов.

Наступил 1904 год. Что в действительности делалось в министерствах иностранных дел различных держав — никто не знал. Знали только, что писалось в газетах всего мира. Вся пресса, и наша, и европейская, была занята вопросами Дальнего Востока. Одни органы, видимо, старались предотвратить войну, другие — разжигали страсти. Уже к концу 1903 года атмосфера сделалась очень сгущенной.

В средних числах Января 1904 года я получил из Петербурга, от моего отца, бывшего в то время членом Военного Совета, несколько писем. В одном из них отец описывал большой прием в Зимнем Дворце, где лично присутствовал, на котором Государь подошел к Японскому послу и, приветливо подав ему руку, сказал, что Он может приветствовать Представителя Японии, так как Он может ему сказать с уверенностью, что войны между Россией и Японией не будет!

Через несколько дней я получил второе письмо, в котором отец сообщал мне почти дословно речь, сказанную генералом Куропаткиным в заседании Военного Совета по поводу благополучного разрешения Японского кризиса. Вот приблизительно содержание этой речи». 

Опасность войны миновала — речь генерала Куропаткина

«“Господа, — говорил Куропаткин — сегодня нам стало известно, что опасность войны с Японией миновала.

Хотя я человек военный и даже больше того — Военный Министр — и вся моя грудь украшена боевыми орденами и, следовательно, мне надлежало бы мечтать о войне, стремиться к ней, тем более, что подобная война сулит нам огромные успехи, а Государству — несомненные выгоды, но, принимая во внимание, что для населения всякая война — это бедствие, влекущее за собой тысячи смертей, стоны вдов и сирот, я считаю своим долгом приветствовать вас Господа Члены Военного Совета с тем, что всякая опасность войны миновала”.

К чему Куропаткин говорил эту речь? Что она доказывает?

Через две недели после этих успокоительных писем, утром 27-го Января, мы прочли в газетах телеграммы с Дальнего Востока о нападении Японцев на наши суда в Чемульпо, на “Варяга” и “Корейца” и о первом нападении на Порт-Артурскую эскадру!

30 января 1904 года, после богослужения, состоялся у нас в Либаве парад, по случаю объявления войны Японии. Многие радовались тому, что Япония не выдержала характера и попалась в западню, так как Россия ее разнесет, как букашку». 

Наше дело на Дальнем Востоке погибло?

«Когда же я прочел в телеграммах о назначении Командующим Маньчжурской Армией Генерала Куропаткина, то я окончательно пришел к заключению, что наше дело на Дальнем Востоке погибло.

Около 15-го Марта я получил из Петербурга от моего отца письмо, в котором он мне, между прочим, писал: “…вчера весь Петербург провожал Куропаткина. Военный Совет поднес ему икону и я, как старший из членов Совета, был выбран, чтобы поднести икону Куропаткину, что я и сделал на вокзале. Когда поезд тронулся, то «Весь Петербург», кроме меня, кричал «ура» с таким воодушевлением — будто Куропаткин уже победил Японцев. Я не кричал — когда он возвратится победителем, тогда и я ему буду кричать «ура»”.

Мой отец хорошо знал Куропаткина, но, конечно, ничего не мог сделать, чтобы предотвратить столь гибельное для России назначение. А раз назначение состоялось, то нам — военным — следовало молчать и Командующего Армией не критиковать». 

Служебное поручение

«Чтобы покончить с неэтическими выходками генерала Куропаткина, проявленными им во время моей службы в Либаве, не могу не привести следующего весьма характерного и возмутительного случая.

Как-то в конце 1903 года, во время доклада, Комендант крепости спрашивает меня, не получилось ли в Штабе какого-либо распоряжения свыше о командировании строителя крепости полковника Шевалье-де-Ласерра в Петербург по каким то спешным, служебным делам?

Полковник Шевалье вчера в разговоре рассказал ему, что он получил частное письмо от генерала Куропаткнна, предупреждавшего Шевалье, что ему предстоит на днях срочная командировка в Петербург. В то время в штабе еще ничего получено не было. Дня через четыре получился пакет на имя Коменданта крепости с распоряжением Главного Управления, которое помимо Командующего Округом сообщало нам, что Военный Министр приказал немедленно командировать в Петербург по делам службы Начальника Инженеров крепости полковника Шевалье с выдачею ему прогонов в двойном размере.

В то время, когда на политическом горизонте сгустились тучи, когда не готовая к обороне Либава требовала самого большого напряжения в работах, строитель крепости вызывается в Петербург, а с какой целью — нам сообщено не было. И Комендант и я, мы были убеждены, что вопрос касался ускоренной постройки недостающих батарей…