Статья, опубликованная в XI томе «Энциклопедии» (1765) Дидро и Даламбера, относила «мнение» к сфере логики. Определяя это понятие как неопределенное суждение сомневающегося разума, автор статьи — Антуан Гаспар Буше д’Аржи — противопоставлял колеблющийся, неверный свет мнения яркому свету рационального знания, и его трактовка мало отличалась от того, что тремя десятилетиями ранее в «Трактате о мнении» (1735) писал Жильбер Шарль Лежандр, маркиз де Сент-Обен. Однако «Методическая энциклопедия» Панкука, издававшаяся с 1782 г., шла уже по совершено иному пути: из томов, посвященных философии и логике, «мнение» переместилось в тома, освещавшие вопросы финансов и правопорядка, попутно обретя семантически значимый эпитет. Утратив прежнюю субъективность и неопределенность «мнения», «общественное мнение» под пером журналиста Жака Пёше превратилось в категорию объективную и рациональную.
Не менее убедительно эволюцию термина отражают тексты, выходившие из-под пера философов Просвещения. В 1750-е годы «общественное мнение» еще понималось ими как коллективное выражение моральных и социальных ценностей, и даже Руссо, который часто использовал это словосочетание, наполнял его более социальным, нежели политическим содержанием: «Ни разум, ни добродетель, ни законы не победят общественного мнения, покуда мы не освоим искусство изменять его», — утверждал он в «Письме к Даламберу о театральных зрелищах» (1758). В середине столетия Мирабо, Гельвеций, Даламбер, Мабли, Гольбах и многие другие считали общественное мнение коллективным суждением в сфере морали или вкуса. Однако к 1770-м годам это понятие приобрело отчетливо политическое звучание, более соответствовавшее просветительскому духу. В 1767 г., добавляя в очередное издание своих «Размышлений о нравах» новый параграф о роли писателей, историк и литератор Шарль Пино Дюкло утверждал: «Из всех властей, власть думающих людей — самая могучая, хоть и невидимая. Сильные мира сего управляют, а думающие люди правят: ведь в конечном счете именно они формируют общественное мнение, которое рано или поздно укротит или уничтожит деспотизм». Ему вторил аббат Рейналь в «Истории обеих Индий» (1770): «Общественное мнение — непременная составляющая образа правления любой думающей и рассуждающей нации; никогда не следует идти против него, не вооружившись вескими причинами; никогда не следует противоречить ему, не разубедив его». Луи Себастьян Мерсье в четвертом томе «Картин Парижа» (1782) подчеркивал революционное значение произошедших перемен: «Всего тридцать лет назад в наших умах свершилась великая и важная революция: сегодня в Европе общественное мнение обладает такой силой, перед которой ничто не устоит».
Отмеченное просветителями и зафиксированное «Методической энциклопедией» Панкука изменение коннотации термина свидетельствовало о том, что в последние десятилетия Старого порядка общественное мнение стало мощным фактором политической жизни. Эту трансформацию, в результате которой в европейском обществе возник новый своеобразный источник власти, — «высший трибунал разума», обладавший правом выносить суждения по любым значимым вопросам и вынуждавший считаться со своими «приговорами» и абсолютную монархию, и ее критиков, — американский историк К. Бейкер удачно назвал «политическим изобретением общественного мнения».
У этой «незаметной революции» имелись свои социокультурные предпосылки: существенное расширение публичного пространства, усложнение и диверсификация способов коммуникации, развитие инструментов мобилизации общества, игнорировавших прежнюю социальную иерархию и ускользавших от действенного контроля государственной власти. Расцвет прессы и публицистики, растущая доступность печатного слова (которую исследователи называют «читательским бумом»), его способность во многих случаях обходить цензурные рогатки — все это подготовило благодатную почву для становления общественного мнения, а разнообразные формы социальных связей и общения — переписка, светские салоны, масонские ложи, читательские клубы, кафе, академии, научные сообщества и прочее — послужили превосходными площадками для его консолидации. Они действовали подобно сообщающимся сосудам: по словам Р. Дарнтона, общественное мнение в конце Старого порядка формировалось, перетекая из устной формы в письменную, из письменной — в печатную, возвращаясь из печатной в устную и так далее.
Становление общественного мнения как новой политической силы происходило на фоне глубоких трансформаций европейской политической культуры. С большей или меньшей интенсивностью этот процесс ощущался в разных странах, однако его эпицентром, безусловно, стала Франция. Этому способствовали своеобразие ее социального пространства и наблюдавшееся с середины столетия неуклонное нарастание протестных настроений — свидетельство углубляющегося кризиса Старого порядка. Первым толчком к формированию общественного мнения как нового фактора политической жизни многие исследователи считают развернувшиеся во Франции в начале 50-х годов XVIII в. ожесточенные споры вокруг так называемых «свидетельств об исповеди». Неспособность монархии снять напряжение между ортодоксальным католицизмом и янсенизмом привела к тому, что сугубо религиозный конфликт получил неожиданный по своим масштабам политический резонанс[6]. В середине 1750-х годов свою лепту в формирование общественного мнения внесли парламенты: эти судебные органы принялись наносить систематические удары по авторитету королевской власти своими «ремонстрациями» (протестами), которые распространялись в виде брошюр и «летучих листков», вызывая живейший отклик у широкой публики. В 1760-е годы администрация Людовика XV не сумела удержать в стенах государственных институтов острые дискуссии о либерализации хлебной торговли и налоговой реформе. Их общественное и политическое звучание оказалось столь громким, что в 1764 г. король даже издал особую декларацию, осуждавшую тех, «кто позволяет себе предавать гласности свои бездарные мемуары и прожекты». Ответом на нее стал вдохновленный Дюпоном де Немуром протест парламента Дижона, в котором подчеркивалась польза свободного обмена мнениями по вопросам, имеющим общественное значение. Важными этапами консолидации общественного мнения явились возглавленные Вольтером кампании за отмену смертных приговоров Жану Каласу (1764) и шевалье де Ла Барру (1766), а также глубокий политический кризис 1770–1774 гг., вызванный разгоном парламентов канцлером Никола Рене де Мопу и спровоцировавший яростную памфлетную войну. Показательно, что уже упоминавшийся в гл. «Чтение» К.Г. Ламуаньон де Мальзерб, в ту пору — один из рупоров парламентской оппозиции, после отмены реформы Мопу провозгласил: отныне все должны подчиняться трем властям — власти законов, власти монарха и власти общественного мнения. Таким образом, за короткий срок в сферу общественного мнения во Франции были вовлечены практически все стороны жизни — религия, политика, экономика, законодательство и судопроизводство.
Общественное мнение являлось инструментом воздействия просвещенных элит на власть, а нередко служило и полем открытой борьбы. Как подчеркивает итальянский историк Э. Тортароло, подъем этой «альтернативной власти» подрывал притязания абсолютизма на право считаться единственным носителем политического дискурса. В то же время общественное мнение порой служило полем диалога власти с просвещенными элитами. Французская монархия была вынуждена принимать новые правила игры. Преамбулы королевских эдиктов становились все пространнее: пытаясь отражать сыпавшиеся на нее удары критики, атакованная власть объясняла и оправдывала перед подданными свои шаги. Не случайно министры Людовика XVI сочиняли в свою защиту анонимные памфлеты и брошюры: только так можно было заручиться широкой поддержкой. Ярким примером диалога власти с общественным мнением стали «Отчет королю» (1781) и трактат «Об управлении финансами во Франции» (1784) Жака Неккера. Предавая гласности ранее закрытые сведения о состоянии государственных финансов, Неккер рассчитывал на укрепление собственного престижа, на повышение доверия государственных кредиторов в преддверии будущих займов и даже на устрашение противников Франции картиной ее экономического процветания. При этом человек, занимавший наивысшие посты в королевской администрации, провозглашал общественное мнение универсальным и объективным трибуналом разума. Даже если оно не располагает никакими институциональными рычагами, писал Неккер, оно сильнее любого инструмента политического принуждения, которым располагает государство.
