Предводитель афганцев суннит Махмуд-хан в 1721 г. предварил свой набег на владения иранского шаха фетвой мекканских улемов, благословивших войну с еретиком-шиитом. Выйдя победителем из этой борьбы, он настаивал на личной передаче власти Султан Хусейном. Экс-шах униженно ждал аудиенции у своего бывшего подданного, вручил ему символ власти — джиге (эгрет в виде стилизованного пера серой цапли — символа счастья и удачи, который крепился на чалме крупным бриллиантом) и не был допущен к трапезе нового повелителя.
В январе 1736 г. в Муганской степи, где располагался один из военных лагерей Надира, кипела работа — наскоро раскидывались шатры, из камыша сооружались палатки. Здесь, в северо-западном углу Мугани, было решено созвать съезд — курултай, которому предстояло избрать нового шаха. Почетное место среди приглашенных занимали представители заинтересованных сторон — посланник османов Генч-Али-паша и русский резидент И.П. Калушкин.
Притязания Надира опирались не на шиитскую законность, а на кочевую, в данном случае тюрко-монгольскую традицию съездов, которые имели право передать власть новому более достойному предводителю. Возможно, мирозавоевателя, несколько лет назад провозгласившего себя регентом при малолетнем Сефевиде Аббасе III, вдохновлял пример сельджукидских атабеков (атабек — дядька, воспитатель, регент; у Сефевидов был схожий институт — лале). Воспитание, «опека» молодого правителя часто завершалась переворотом, в результате которого к власти приходили пестуны, основывающие собственные династии.
Исход выборов был предрешен, и после процедуры ритуального упрашивания Надир согласился принять на себя бремя власти. Но не все шло так гладко, и даже непререкаемый авторитет Надира не мог остановить слухи о том, что он будто бы отказался от шахского титула, предпочтя ему иное величанье — валинемат (благодетель, покровитель), а звание шаха, как передавал армянский католикос Авраам Кретаци, «вовсе отменил». Такой ход был не лишен смысла, так как превращал Сефевидов из правителей в подданных могущественного благодетеля. Впрочем, эта предосторожность оказалась излишней, и на монетах, отчеканенных от его имени через десять дней, Надир назван шахом.
Там же, на Мугани, Надир обнародовал и свою религиозную программу. Суть ее состояла в отказе от поношения трех первых халифов Омара, Османа и Абу-Бакра, признание законности их власти и утверждение нового джафаритского толка ислама, последователи которого, наряду с другими суннитскими школами, должны получить отдельное место для молитвы в ограде Каабы. Правитель сделал еще один шаг, который должен был окончательно подорвать не только власть Сефевидов (они ее уже не имели несколько лет, являясь в сущности пленниками Надира), но и их репутацию духовных вождей шиитов. Реформа, по мысли Надира, сулила и улучшение отношений с Османской империей и суннитскими государствами Средней Азии, культурные контакты с которыми прервались с начала XVI в.
Высшие шиитские авторитеты, заметно усилившие свои позиции при Султан Хусейне, не приняли эту программу, но только мулла-баши (главный мулла) осмелился противоречить Надиру, публично осудив отказ от шиизма. Индивидуальный бунт был по приказу нового шаха пресечен удавкой, и улемам оставалось лишь уповать на то, что османы никогда не согласятся на введение такого новшества — учение джафаритов было известно в суннитской среде как еретическое. Так и получилось. Неоднократные обращения шаха к турецкому султану всякий раз заканчивались отказом. Надир прекрасно понимал, что одобрение шиитскими богословами унии имело вынужденный характер. Вскоре после курултая началась ревизия вакфов (имущества, переданного на религиозные и благотворительные цели), в результате которой большая его часть была передана в казну для покрытия расходов на содержание войска. При этом шах демонстративно благоволил армянам — во время посещения Эчмиадзина он внимательно расспрашивал католикоса о «святых ликах», сидя, наблюдал за вечерней службой и напоследок одарил монастырь милостыней.
Неудача реформы подвигла Надир-шаха на продолжение религиозных экспериментов. Коран, Ветхий завет, Деяния апостолов и четыре Евангелия следовало, по приказу шаха, в течение года перевести на персидский язык, чтобы потом он смог выбрать лучшее из них либо составить новое учение. Лично равнодушный к религии, он вкладывал в этот поиск практический смысл. Создание некой универсальной веры, которая могла бы сплотить его империю и создать дополнительные условия для ее расширения, оказалось проектом заманчивым, но неосуществимым и воспринималось шиитским населением как одна из шахских прихотей.
Безусловно, многое зависело от конкретных обстоятельств, в том числе от позиции вождей воинственных племен, на поддержку которых мог рассчитывать лидер. Надир, имевший репутацию непобедимого полководца, сумел привлечь на свою сторону, помимо афшаров и хорасанских курдов, также афганцев и узбеков. Центром его империи стал Хорасан, где традиционно были сильны позиции суннитов, а в его восьмидесятитысячном разноплеменном войске, богатевшем грабежами, были не столь важны религиозные различия.
Именно в это время набирает силу самозванчество. Движения «черни», выдвигавшей из своей среды «братьев» и «сыновей» Султан Хусейна, не затихали в течение двадцати лет, с 20-х по 40-е годы XVIII в., которые пришлись на период афганского владычества и правление Надира. Причины этого явления изучены недостаточно. Безусловно, насилия афганцев и жестокая карательная политика Надира мало отличались друг от друга, а тот факт, что значительная часть афганских соединений влилась со временем в его войско, только подчеркивал сходство между ними. На этом фоне правление Сефевидов, которых еще недавно интеллектуалы упрекали в торгашеском расчете и низменном практицизме, стало казаться временем благоденствия. Хотя новоявленные «принцы» не призывали народ вернуться к прежней вере, самый факт их выступления от имени шиитской династии, отвергая законность новой власти, отвергал и все ее шаги. Реформа Надира, повергшая, по замечанию современника, «весь народ в великую печаль и несносные суеты», не вызвала тем не менее ожидаемого возмущения. Это заставляет предположить, что терроризированное им население обратилось к спасительной формуле такыйи — благоразумного умолчания, сокрытия веры, которая освобождала шиита от открытого противодействия. Достаточно было лишь мысленно отречься от вынужденных слов и действий и проклясть своего гонителя.
Прошиитские настроения в обществе лишь затихли, но не были сломлены. Возвращение к вере Сефевидов произошло так же быстро, как и распад созданной Надиром империи. Уже Адил-шах Афшар (1747–1748), чтобы удержаться на престоле, задабривал шиитских улемов подношениями, стремясь сгладить тяжкое впечатление от реквизиций Надира. Керим-хан, пришедший к власти при помощи афганцев и курдов, начал планомерное уничтожение суннитской части своего войска, как только необходимость в ее поддержке миновала.
Керим-хан Зенд не имел амбиций и военного таланта Надира. Получив власть в тяжкой борьбе, он оставался в лоне шиитского правоверия и в 1753 г. утвердился на троне в качестве векиля (представителя, уполномоченного) Сефевида, известного как Исмаил III. Эта нехитрая уловка уже была пущена в ход предшественниками Керим-хана. Исмаил, один из последних отпрысков дома Сефевидов, как боевой трофей переходивший от одного соискателя шахского престола к другому, поставил своеобразный рекорд: в течение трех лет он трижды провозглашался шахом — сначала предводителем объединения бахтиарских племен Абу-л-Фатх-ханом, который как регент намеревался править от его имени, но не прошло и года, как был разбит. Новым хозяином Исфахана стал также бахтиар Али Мардан-хан, взявшийся «опекать» Исмаила и формально подтвердивший его права. Вскоре и он потерпел поражение от своего бывшего союзника Керим-хана. Захваченный зендом в плен шах был помещен в одну из удаленных от новой столицы — Шираза — крепостей, где содержался с достаточным комфортом, скрашивая уединение занятиями каллиграфией. Это безбедное существование было прервано необходимостью сопровождать Керим-хана в походе против каджаров. Поход окончился неудачей, и векиль, лишившийся значительной части войска, лишился на время и своего подопечного, который был пленен каджарами. Всю жизнь остававшийся заложником враждующих сторон, Исмаил умер в 1773 г. в столице своих предков, Исфахане.
