В ночь на 21 ноября вся 1-я Конная дивизия (пять полков) незаметно для красных была оттянута в село Констан-тиновское. В ночь на 22 ноября — она сосредоточилась у железнодорожной станции Кугуты. В маленьком вокзале полковник Топорков собрал всех командиров полков и доложил секретный приказ командира корпуса генерала Врангеля. Дивизии давалась задача: окружить пехоту красных в селе Спицевке и уничтожить ее. Для этого: 1 -й Запорожский и 1 -й Уманский полки будут наступать «в лоб», а Корниловский и 1-й Линейный полки, под начальством полковника Бабиева, должны зайти в тыл красным и на рассвете атаковать их, взяв в клещи с запорожцами и уманца-ми, которые будут под его командованием. Село Спицевка, на юго-запад от Кугуты, находилось в 12-15 верстах. С проводником-крестьянином бригада Бабиева выступила после полуночи. Ей предстоял длинный обходной путь по долине одного из левых притоков реки Калауса.

Выступили. Была очень темная ночь. Полки шли в колонне «по три», рядом, без дорог, по скошенному полю. Бабиев вел полки так, чтобы и командир другого полка был бы в курсе всяких возможных неожиданностей и чтобы не растягивать колонну, с пулеметными командами, около 1000 всадников. Почва была суха, почему лошади шли легко. Колонна двигалась шагом. Было тихо и свежо. Шли без головных дозорных. Бабиев считал, что в случае неожиданности — надо сразу же атаковать красных массивом, а головные дозоры могут «выдать» приближение полков.

Командир 1-го Линейного полка полковник Мурзаев, всегда с рукою «на перевязке» после тяжелого ранения, при докладе Топоркова молчал. За него расспрашивал Топоркова о задаче его помощник, есаул Румбешт*, который фактически и командовал полком.

На рассвете, вправо и впереди от нас, на склоне высокого крутого берега одного из притоков Калауса — показалось село. Проводник сказал Бабиеву, что это и есть село Спицевка.

Все в природе спало, как спало и само село. Полки немного опоздали. Из села нас так хорошо было видно. Полки внизу, в широкой долине, а село на другом берегу. До него еще 3-4 версты. Бабиев перестроил полки «во взводные колонны» и перевел в аллюр «рысью». Линейный полк шел левее Корниловского, параллельно, голова с головою, но на интервале шагов в двести. Наша долина заканчивалась, и надо было подниматься на плато. Полки были уже обнаружены, и из села выбросились на юг, по плато, многочисленные подводы и люди. Надо было торопиться, чтобы отрезать их. Поднимаясь на плато, градусов на десять высоты, — полки перешли в аллюр «намет».

Линейный полк был перед нами как на ладони. 24 взвода, каждый в двух шеренгах своего развернутого строя, массивной лентой скакал вперед, на уклон, не видя еще противника. Впереди него, на мощном белом коне, устремив все свое внимание «в неизвестность», скакал умный, храбрый есаул Румбешт — «черный Клим», как его мы называли в военном училище. Полковник Мурзаев, совершенно один, скакал на уровне головы своего полка справа, в сторону нашего полка, но на интервале от своего полка шагов на сто. На крупном темно-гнедом коне, в офицерском пальто мирного времени, с широкой черной перевязкой, которая поддерживала его больную руку, — он ярко выделялся, даже в своем одиночестве. Далеко позади него — скакал его вестовой.

Бабиев перед боем всегда держал свой револьвер за бортом черкески. «На всякий случай — если шашку уроню», — как-то ответил он мне. Сейчас мы скачем. Его здоровая рука занята поводом. Правая же, как всегда — недействующая. По-черкесски — револьвер он носил на левом боку.

— Вытащи мне револьвер и дай! — бросил он фразу. Кобура у него длинная и мягкая. Сразу не вытащить из нее револьвера, да еще на намете. Все же вытащил, передал. Он его сунул за борт. Потом, намотав повод на правую руку, левой рукой, кое-как, вытянул из ножен шашку. Все это кажущиеся мелочи, но они очень характерны для тех, кто не знает, кто не видел Бабиева в конных атаках. И, таким образом, приготовившись сам лично, все на аллюре «намет» — он, повернувшись всем корпусом в седле, к своему полку, громко, растяжно, выкрикнул:

— В ЛИ-НИ-Ю-У КО-ЛО-ОНН!

Это означало, что все шесть сотен полка, идя каждая во взводной колонне, должны построить развернутый строй полка, оставаясь, каждая, в своей взводной колонне. И сотни, не ожидая исполнительной команды МАРШ-МАРШ! —-широким наметом бросились на уровень головной сотни, — дали этот строй, имея интервалы между собой расстоянием в один взвод.

Таким строем Корниловский полк выскочил на самое плато. Обоз красных, красноармейцы, кто как попало, без дорог, сплошной саранчой — скакали-бежали перед нами на юг. Само село Спицевка было уже севернее нас. Мы его отрезали...

— ШАШКИ-И К БО-О-Ю-У! — прорезал раннее утро, еще до восхода солнца, пылкий Бабиев, и сотни, впопыхах и как попало, блеснули своими обнаженными клинками. Красные драпанули сильнее. Подняв шашку вверх, как предварительный знак для новой команды, он наклонил ее в сторону красных и зычно, коротко, выкрикнул: — В АТАКУ!

По перестроению полка «в линию колонн» — штаб полка оказался на левом фланге. И когда сотни бросились в карьер — Бабиев, повернув голову к сотням, высоким фальцетом, поверх их голов, прокричал протяжно:

— А-РЯ-РЯ-РЯ-РЯ-РЯ-А-А!..

Так кричали-алкали курды на Турецком фронте, когда нужно было дать тревожную весть «своим» через далекое пространство или когда шли в атаку, т. е. — для бодрости, возбуждая друг друга.

Прокричав это, он остановил своего коня, весело смотря на несущихся вперед своих казаков. Несколько секунд и — все перемешалось: конные казаки, красноармейцы, беженцы, многочисленные подводы. И все это широко раскинулось на плато. Многие красноармейцы и подводы повернули назад и бросились к селу. Но не дошли... Все было отрезано и полностью захвачено. На тех же, кто успел проскочить на юг, — на них обрушился 1-й Линейный полк. Поле боя затихло, словно и не было боя. Все подводы остановились. Это не был военный обоз, а подводы с беженцами, нагруженные доверху разным имуществом. Красноармейцы побросали винтовки и сгрудились к подводам. А казаки... одни переседлывали лошадей, меняя своих на свежих беженских, другие сидели на возах, шашками резали веревки и рылись в узлах разного барахла... и только немногие гнали обозы и пленных, почему-то к Спицевке, видимо, считая, что оно уже «наше». Бабиев явно торжествовал, вкушая полную победу, и словно давал своим казакам право тут же воспользоваться кто чем может, за общий успех. Подвод и красноармейцев было так много, что казаков полка было мало видно. Позади нас стояло только 12 ординарцев от сотен и наши два вестовых. Это был весь резерв полка. О случаях, что красноармейцы хватали свои винтовки и стреляли в разрозненных казаков, мы слышали. Все это меня волновало и совершенно не нравилось. Оглянувшись в сторону линейцев, я увидел: на кургане, верхом, стоял полковник Мурзаев и смотрел на юг, куда за бугор скрылся его полк.

«Ну, чего он это стоит один-одинешенек? — промелькнула тревожная мысль. — Любой красноармеец, схватив с земли винтовку, свалит его с коня!» — думаю я.

Бабиев, при своей пылкости — мог быть и беспечным, о чем я хорошо знал.

— Мурат! Надо собрать полк, — говорю ему.

— Ну, чиво там... пусть казаки позабавятся, — отвечает он с улыбкой.

— Красноармейцы могут схватить винтовки и по разрозненным казакам, того... — предупреждаю его.

— Ну, если хочешь, то скачи и дай команду командирам сотен, — все так же беспечно и весело сказал он.

Повернув коня вправо, широким наметом скачу к этой гуще людей. Первым мне попадается командир 2-й сотни сотник Лебедев. Он стоит беспомощно в этом хаосе, и возле него только казак с сотенным значком и его вестовой.

— Где Ваша сотня, Пантелей? — кричу ему. А он, вздернув плечами, рукой показал на своего значкового, дескать, — вот и вся моя сотня.

— Собирайте сотню! — не останавливаясь, бросил этому молодецкому офицеру и, скача дальше, кричу: — Корниловцы, к своим значкам! Корниловцы к своим значкам!