Согласно этого Императорского приказа Великой войны 1914-1917 гг., следующий чин сотника и подъесаула давался при нахождении в строю и на фронте в течение 12 месяцев. Чин есаула давался при нахождении на фронте и в строю только командирам сотен и эскадронов в течение шестнадцати месяцев, имея уже чин подъесаула, штабс-ротмистра.

Чин войскового старшины давался есаулам в должности командиров сотен или выше по должности, находившимся в строю и на фронте в течение шестнадцати месяцев. Чин полковника давался войсковым старшинам, проведшим на фронте и в строю шестнадцать месяцев.

Офицерам, получившим очередной чин за боевые отличия, — выслуга на следующий чин исчисляется по предыдущему чину. Этот расчет касался только кавалерии. В пехоте — выслуга на следующий чин короче. В артиллерии и других специальных войсках, как менее теряющих от огня противника, — выслуга чуть больше, чем в кавалерии.

К этому Императорскому приказу генерал Деникин ввел послабление, а именно: для производства в есаулы, ротмистры и выше — не требовался стаж командования сотней или эскадроном, а только беспрерывное пребывание на фронте. Этот пункт, не требовавший командного стажа, внес большой сумбур в офицерскую среду и дал возможность многим продвинуться, даже до штаб-офицерского чина, что при императорской власти во время войны же было совершенно недопустимо.

Получив этот приказ, я доложил Бабиеву.

— Я ничего не знаю. Вам даю полное право написать наградные листы на тех, кто выслужил, и я все подпишу, — дружески говорит он.

В селе Петровском собраны офицеры полка. Наведены справки, чего невозможно было точно сделать по послужным спискам или на эвакуированных офицеров.

На второй день Бабиев читает и подписывает все. Ему очень неловко подписывать своей левой рукой, почему время тянется долго. Подписав последний, он спрашивает:

—- А где же Ваш наградной лист?

— Какой? — отвечаю ему.

— Да для производства в есаулы!

— Мне не хватает на выслугу около двух недель, — вторю ему.

— А за боевые отличия! — говорит он.

— Это дело командира полка, — отвечаю в тон.

— Ну, тогда пишите под мою диктовку... у Вас два ранения за две недели, Вы мой непосредственный помощник... и я хочу, чтобы Вы были есаулом, — трактует он безапеля-ционно.

— Тогда позвольте представить в есаулы за боевые отличия и Лопатина? ■— предлагаю ему.

— Ну, конечно! Он такой молодчина! — соглашается он.

В Великой войне я прокомандовал сотней одиннадцать

месяцев. На стаж для производства в есаулы не хватало пяти месяцев. Теперь же, в Добровольческой армии, как писал выше, стажа командования сотней не требовалось, а требовалось только пребывание в строю и на фронте, хотя официально я и был законным командиром сотни и мое «адъютанство» было временным.

Подъесаул Лопатин Великую войну закончил полковым адъютантом 1 -го Таманского полка, что не учитывалось на стаж. В полку и на фронте он всего лишь около двух месяцев, но он кадровый и отличный офицер, вполне был достоин повышения. К тому же вчера, в долгом и упорном бою, был ранен двумя пулями в грудь. Бабиев, любивший поощрять своих подчиненных, в этом отношении был справедлив и приятен.

Тогда к производству в чин есаула были представлены следующие подъесаулы, помещаемые в порядке старшинства по выпускам из военных училищ:

1. Подъесаул Черножуков — находившийся в эвакуации после ранения.

2. Подъесаул Безладнов — находящийся в отпуску.

3. Подъесаул Елисеев.

4. Подъесаул Ярыш* — выбывший из строя в июне месяце после тяжелого ранения под станцией Шаблиевкой Ставропольской губернии в начале 2-го Кубанского похода и в полк уж никогда не вернувшийся.

5. Подъесаул Лопатин.

6. Подъесаул Сменов.

С 15 ноября и по 19-е включительно — Корниловский полк, в составе всей 1-й Конной дивизии, занимал фронт в районе села Петровского. Полки, после беспрерывных боев, немного передохнули. Их, действительно, замотали.

Вот как пишет генерал Деникин об этом, очень тяжелом, боевом периоде: «После поражения, понесенного 7 ноября под Ставрополем, 11-я советская армия отступила в двух главных направлениях: Таманская группа на северо-восток, к селу Петровскому, а группа Гудкова — на восток, к селу Бешпагир.

11 ноября 1-й Конный корпус генерала Врангеля, форсировав реку Калаус и преодолев сопротивление Таманской группы, соединившейся уже с частями красных, действовавших севернее, взял село Петровское, узел дорог, ближайшую базу противника. В течение четырех дней, в этом районе, происходили тяжелые бои, и село Петровское дважды переходило из рук в руки.

Корпус понес большие потери, особенно в офицерском составе. Причем едва не попал в руки противника штаб корпуса, расположившись в селе Константиновском.

Только 15 ноября генерал Врангель овладел окончательно Петровским» (Очерки Русской Смуты, т. 4, стр. 106).

Что пишет пластун-урядник об этих днях

9-й Кубанский пластунский батальон в октябре-ноябре 1918 г.:

«Когда был освобожден город Армавир, наш батальон погрузился на поезд и направился к Ставрополю, но, не доезжая одной или двух станций до города, мы увидели потрясающую картину — бегущих в грязи воинов пехоты, а вслед за ними противника. Конница красных настигала и даже одним флангом охватывала эту станцию. Казалось, сметут все... При виде этого батальон в спешном порядке оставил свои вагоны и бросился к полотну железной дороги и сильным огнем заставил противника остановиться. Положение было спасено, а заодно — спасено и немало жизней бегущих пехотинцев-корниловцев.

Эту холодную ночь наш батальон простоял в поле. Дул холодный с дождем ветер. Наше обмундирование, как говорится, было «летнее».

Утром мы пошли не на Ставрополь, а свернули влево (на север). Идти было тяжело — земля распухла от дождей и снега. В 10 часов утра подошли к селу Михайловскому. Здесь немного задержались, пока не вышибли из него противника. Прошли балку — впереди открылась равнина, и по ней тянулись вереницы пехоты красных.

Надо сказать, что в этом месте они отбивались геройски. Мы видели с правой стороны свою кавалерию, численностью до трех сотен. Она появилась неожиданно для нас из балки и пошла полным аллюром (карьером) на пехоту, в атаку. Поднялась ураганная стрельба, и пехота скрылась из глаз (видимо, залегла, Ф.Е.). Кавалерия раза три бросалась в атаку и каждый раз несла потери. После мы и свою кавалерию утеряли.

Через несколько дней наш батальон подошел к селу Петровскому и остановился возле железнодорожной станции. День стоял солнечный, но дул сногсшибательный холодный ветер. В два часа дня подошла походная кухня. Пластуны разобрали котелки идти за супом, но есть этот суп не пришлось. С западной стороны, совершенно неожиданно, из-за бугра, выскочили лавы отступающей нашей кавалерии, а за ними следом гналась таким же аллюром конница красных. Стрельбы не было, но был невероятный шум и крики. Красные нагоняют, и на солнце сверкающие клинки шашек, как с одной, так и с другой стороны. Положение наступило критическое. Опасность грозила для всех, ибо отдельные красные всадники с разбега проскочили к самому селу. В этой поднявшейся суматохе подалась команда — В ЦЕПЬ! И батальон открыл сильный огонь, особенно пулеметный. Это привело противника в замешательство. Вся эта масса конницы закрутилась и поспешила уйти туда, откуда и появилась. Батальон пошел за ними, но вскоре наша' кавалерия обогнала нас и пошла преследовать. Батальон, вдоль бугра, занял позицию и так и остался на всю ночь при холодном ветре. И только слышно было, как пластуны «цокали зубами» от холода. Эта ноябрьская ночь надолго запомнилась.

На рассвете — батальон вступил в село Петровское. Пластуны от холода и голода, занимая помещения, немедленно же ложились и засыпали мертвым сном.

В этих двух случаях я хочу отметить не только доблесть пластунов, но и геройство нашего командира батальона, войскового старшины Цыганка*. Его находчивость и смелость — спасли батальон. К. Стадник*».