Я достал в обозе солдатскую овчинную куртку безрукавку, одел ее поверх черкески «нараспашку» и сразу же почувствовал тепло.
Бой начался с раннего утра. Каков был этот бой? Весь наш 1-й Конный корпус, имея правый фланг южнее села Константиновского, а левый у села Благодатного, по фронту, не менее 15 верст, был разбросан по полкам в одну линию. Перед всем фронтом корпуса, насколько хватало глаз вправо и влево, — мы видели перед собой две густые цепи красных с многочисленными пулеметами на линейках. Думать о наступлении в конном жидком строе на эту стену ружей и пулеметов было просто смешно. Полки никогда бы не дошли до них не только что до шашечного удара, но не дошли бы и на 500 шагов под их сокрушительным огнем. Полки же тогда были немногочис-лены — не свыше 400 шашек в каждом. С нашим левым флангом 1-й Конной дивизии, с Корниловским полком, также расбросавшись в лаву, — действовал 2-й Кубанский полк. Севернее его полковник Улагай с тремя полками своей 2-й Кубанской дивизии держался кучно, словно выжидая момента, чтобы ударить этими полками в нужную минуту. От села Благодатного, в сторону Константиновки, шел пологий скат, который делал широкую седловину и переходил в бугорчатые берега Калаусской долины у нашего села. Поэтому, с позиций Корниловского полка, вся дивизия Улагая была видна нам как на ладони. И на этом широчайшем фронте в 15 верст десять Кубанских конных полков, в спешенном порядке, все же задержали наступление красной пехоты. Она остановилась и залегла. Фронт как бы затих. Было очень холодно. Казаков пронизывал ледяной восточный ветер. Солнца не было с самого утра.
Время дня определялось только по часам. И вот после полудня среди красных замечен был легкий отход назад. Они, видимо, не хотели еще одну ночь проводить в степи, в стуже. Позади их цепей протекал болотистый Калаус. Это был самый лучший момент на фронте 1 -й Конной дивизии, чтобы, собрав ее в кулак, — конной массивной атакой прорвать фронт — и распространиться по долине. Бабиев это видел и ждал проявления инициативы со стороны старших и... не дождался. Мы видели, как вправо от нас разновременно бросались «в шашки» сотни 1-го Екатери-нодарского полка, но — безрезультатно: смельчаки погибали, а красные, отразив удар, тихо отходили к следующим бугоркам, прикрываясь огнем своих многочисленных пулеметов. Наша артиллерия, находясь в Константиновке, за отсутствием снарядов, только изредка стреляла. А какая была отличная зрительная цель стрельбы и ее корректирование сверху вниз!
Бабиев оживился. Спешенные сотни полка, на широком фронте, перебегая от бугорка к бугорку, перешли в наступление. Но как только казаки появлялись на ровном месте — целая группа красных пулеметов на линейках, с разных сторон и под разными углами стрельбы моментально останавливала их. За короткий промежуток времени были ранены три командира сотен — сотник Зеленский, сотник Де-мяник и подъесаул Лопатин. Последний сразу двумя пулями. Ранен и его младший офицер, фамилию не помню. Убит сотник, казак станицы Михайловской, станичник Ба-биева, фамилию которого также забыл.
Какой-то злой рок руководил нашими полками в тот день. Был досадно, как и было понятно, что, если красные стали отступать сами, их надо еще и «опрокинуть», и придавить, и растерзать именно перед речкой, болотистой, топкой, не везде проходимой для подвод.
Наконец цепи красных, не разрываясь своим строем, решительно двинулись назад, к Калаусу, и в это же время многочисленные линейки с пулеметами — сколько их? может быть, до двухсот, — по всему фронту нашей дивизии выскочили вперед, остановились и группами, по плану, ощетинились на казаков, словно говоря: а ну-ка! попробуйте! так мы вас так «жарнем»...
Это было на участке Корниловского и 1-го Екатерино-дарского полков, где мы все остро переживали этот момент.
Наконец — момент был упущен полностью: пехота красных, двумя своими густыми и длиннейшими цепями, перешла болотистый Калаус вброд и остановилась, заняв позиции. Пулеметные же их линейки, выждав момент, наметом бросились в намеченные места «бродов для подвод» и очень скоро на том берегу вновь ощетинились против казачьих полков.
Думать о дальнейшем преследовании, когда уже упущен самый момент, не приходилось. А красные, оторвавшись от нас, быстро шли тем же своим боевым строем к возвышенностям села Петровского, Соленых хуторов и села Донская Балка, т. е. к тому высокому восточному берегу Калаусской долины, с которого они нас сбросили третьего дня, 12 ноября. Корниловцы и екатеринодарцы, в конном строю своих разрозненных сотен, двинулись к тем переправам вброд, где прошли пулеметные линейки красных.
На наших глазах их густые цепи, с многочисленными линейками и артиллерией, устало, тяжело взбирались на высокий крутой берег долины и... скрылись от нас.
Корниловский полк спокойно перешел Калаус вброд и на своем боевом участке нашел десятка два тяжело раненных красноармейцев, брошенных своими сотоварищами. Бабиев приказал дать им первую помощь, посадить на лазаретные линейки и отправить в крестьянские хаты.
По широкой долине ходили небольшие отары овец крестьян Соленых хуторов. Наш незначительный артиллерийский огонь пошкодил их. Кое-где блеяли раненые овечки. У Соленых хуторов захватили десяток отставших красноармейцев. Вид их говорил, что «нажми» красных перед речкой — многие бы из них не ушли. Грязные, обтрепанные, изможденные, все они мокрые, некоторые в растоптанных валенках, в илу после перехода вброд — вид их был более чем жалкий. При допросе они сказали, что не пошли с красными дальше потому, что — «в таком виде, в степи, в холоде, на ночлеге — можно околеть». Бабиев приказал их накормить и отпустить ночевать по крестьянским хатам «где кто хочет».
Полк вошел в один из Соленых хуторов, ближайший со стороны села Петровского и расположился по квартирам. Собрав крестьян, Бабиев решительно приказал им теперь же исправить деревянный мостик у самого хутора, нами пройденный, а для полка немедленно же дать казакам на ужин овец. Мужики предложили «дорезать раненых овечек», но Бабиев грозно прикрикнул на них и приказал дать «только целых».
Мужики молча, испуганно отошли, зачесали в своих затылках и стали о чем-то уславливаться между собой; и, может быть, думали тогда: «а не все ли равно — целые ли овечки или раненые в широком казачьем котле?»
Об этом боевом дне 14 ноября генерал Врангель пишет немного иначе, и вот как: «Наступила ночь. Полки заночевали на позициях. В 10 часов вечера прибыл от полковника Топоркова офицер-ординарец и привез перехваченный приказ противника, в коем красным приказывалось в шесть часов утра 14-го перейти в общее наступление. Я решил вырвать у противника инициативу и самому атаковать его прежде, чем он успеет перейти в наступление. Тут же, по телефону, я отдал необходимые приказания начальникам дивизий.
Оставив на позиции у Константиновки полковника Топоркова с одной спешенной бригадой, я сосредоточил все остальные части к своему левому флангу в районе хуторов Писаренки, на полдороге между Благодатным и Петровским, объединив их под общим начальством полковника Улагая. Все оставшиеся еще в корпусе патроны были переданы полковнику Топоркову, для чего их отобрали у казаков частей полковника Улагая, обозных и в тыловых командах.
Едва засерел восток, полковник Улагай построил свои части в боевой порядок и в пять часов, за час до намеченного приказом противника наступления, атаковал последнего в конном строю, прорвал фронт и обрушился на неприятельские полки, не успевшие еще закончить сосредоточение к месту атаки. Красные-были окончательно ошеломлены и обратились в паническое бегство, преследумые казаками, стремясь укрыться за реку Калаус. Значительное число красных было изрублено, многие потонули в реке, наши части вновь овладели Петровским и в последние дни, с помощью подошедшего ко мне пластунского батальона, закрепились на высотах к северу и востоку от местечка» (стр. 94 и 95).
Мое описание многих боев расходится с описанием их генералом Врангелем. Он все «обобщает», но не дает реальных картин боев. Так было и в других операциях.
