ю*

Сорокин окончил именно эту школу и Войсковым штабом был назначен в один из Кубанских пластунских батальонов. На войне получил два Георгиевских креста, окончил школу прапорщиков и был выпущен офицером в 3-й Линейный полк Войска, воевавшим на Турецком фронте в нашей 5-й Кавказской казачьей дивизии. В Финляндии, в 1917 г., я встретил его уже в чине сотника. Таков был этот Сорокин.

В Петропавловскую прибыл и наш обоз 1-то разряда и полковая канцелярия. Надо было воспользоваться отдыхом, чтобы познакомиться с ней. Канцелярии, даже в понятии походов Великой войны, не было. Мне представилась «полковая тачанка» с двумя писарями и ворохом бумаг в сундучках, в казачьих сумах, в мешочках. При тачанке несколько прислуживающих казаков и до десятка заводных лошадей.

— Чьи это лошади? — спрашиваю старшего из них.

— Вакуированих ахвыцэрив, — отвечает он.

— Как их фамилии? — допытываюсь.

— Ны можу знать, — мрачно отвечает.

— А цэй... рябый? — спрашиваю уже по-черноморски, заинтересовавшись крупным пегим конем, чисто цыганского щегольства.

— Та войского старшины Ермолэнка, — распространяется казак.

— А дэ вин... войсковый? — допытываюсь.

—• Та в Катэлиндари (в Екатеринодаре), — отвечает.

Об остальных офицерских лошадях никто из казаков, ухаживавших за ними, не могли мне сказать, — когда и откуда эвакуировались офицеры и почему лошади остались при полку.

От старшего писаря требую офицерский список. По нему в полку числится около ста человек, а наличный состав их на фронте около 25. Узнаю, что есть еще обоз 2-го разряда в станице Усть-Лабинской, при помощнике командира полка по хозяйственной части полковнике Кротове. Имеется «швальная мастерская» в Екатеринодаре под начальством 60-летнего корнета Ярошева, богатого «муковладельца», которая помещается в его собственном доме. Докладывают, что этот корнет «очень хороший человек».

— Но дает ли он пользу полку? — спрашиваю.

— Да ведь обоз далеко, а полк все время в движении... вот почему оттуда пока ничего не получаем, —- слышу я успокаивающий ответ.

Из всего этого я понял, что у нас есть «два полка»: один на позиции, а другой в тылу. Для ликвидации этого вопроса я вызвал на откровенный разговор временно командующего полком подъесаула Безладнова. Привести в порядок численный офицерский состав по закону он дал мне полное право. В то время почти все командиры сотен в полку были «временные», что было нехорошо. Это уменьшало желание работать каждого: сегодня он командир сотни, а завтра — вновь младший офицер. Казаки только привыкнут к своему сотенному, как скоро получают нового. Эта чехарда была вредна для дела.

По списку вижу, что многие офицеры не только что давно выбыли из полка, но по слухам — уже служат в разных тыловых учреждениях. Безладнов собрал всех офицеров, по спискам и опросам навели полные справки об отсутствующих и исключили некоторых из списков полка как давно выбывших.

В Петропавловскую прибыли следующие офицеры, коренные корниловцы и вновь назначенные: подъесаул Лопатин, сотники Демяник*, Ковалев*, прапорщики Хлус*, Шевченко*, Дзюба Семен*. Выбыли из полка: есаул Шури-хин — по болезни, прапорщики Астахов, Шилинг — оба в штаб дивизии.

После всего этого командующий полком утвердил приказом по полку следующие назначения: командир 1-й сотни — сотник Васильев, 2-й — подъесаул Елисеев, 3-й — подъесаул Черножуков, 4-й — подъесаул Лопатин, 5-й — сотник Демяник, 6-й — подъесаул Сменов, начальник пулеметной команды — сотник Ковалев. Все были зафиксированы как законные командиры сотен. Вместо меня временно командиром 2-й сотни назначен был сотник Лебедев.

Так как полк был «вакантный», то подъесаул Безладнов был зафиксирован командующим полком, что давало ему право получать жалованье по должности командира полка. Временным адъютантом — подъесаул Елисеев. Всем это понравилось, и мы приступили к ремонту полка.

Стояла сухая ясная осенняя погода. Сотни размещены были очень вольготно по квартирам и ни в чем не ощущали недостатка. 5 октября был наш войсковой праздник. Безладнов согласился отпраздновать «как следует». Было решено устроить полковую джигитовку. Начальником наезднической команды был избран всеми сотник Демяник. Казаков наездников набралось человек 30.

Немедленно были построены станки для лозы и укола шашками, препятствия, и тренировка началась. Но этим не удовлетворились: на ежедневные конные занятия выезжали и все офицеры. С ними обязательная сменная езда накоротко, потом — рубка и препятствия. Джигитовать же могли только желающие.

После занятий — легкий чай у командира полка во дворе, в тени, за просторным столом. И тут же, за чаем, решались все дела полка и строились дальнейшие планы. Всем это очень понравилось, чем достигалось следующее: во-первых, убили у всех скуку и призвали к активной работе, во-вторых, это общение усиливало полковое товарищество. Главой полка был свой же обер-офицер, с кем легко было всем и обо всем говорить. Да и вообще — в полку выше чина подъесаула никого не было. Весь штаб полка состоял только из двух лиц — командира и адъютанта, и между штабом полка и офицерами не было никаких посредников в лице былых помощников командира полка} пожилых людей в штаб-офицерских чинах.

Молодым прапорщикам и другим офицерам, получившим чины за боевые отличия, очень понравился «офицерский чай», на котором они приобщались к офицерской среде. Среди нас постоянное радушие, остроты, смех. А главное — никто не скучал и никто никого не цукал. И это было важно для каждого человека, а для воина, да еще на жестоком фронте — в особенности.

Генерал Врангель и подъесаул Безладнов

Как-то запросто, пешком и в одиночку, пришел в расположение полка наш начальник дивизии генерал Врангель. Командующий полком подъесаул Безладнов слегка заволновался, как при всяком посещении части высшим начальником. Но Врангель, приняв рапорт «о благополучии в полку», пошел с нами по всем квартирам осмотреть сотни, приказав не тревожить казаков и ничего не говорить об этом, как не вызывать и сотенных командиров. Он хотел посмотреть полк таковым, каковым он есть в обыденной жизни, без официальной натяжки.

Втроем мы заходим во все дворы, входим в сараи, где стоят казачьи лошади, в дома, где живут казаки, и Врангель воочию наблюдает, — как отдыхает полк? Он просит Без-ладнова говорить ему абсолютно обо всех нуждах полка, совершенно не стесняясь ничем, и говорить запросто, не по службе, а просто — «как равный равному».

— Я сделаю свою дивизию самой лучшей из всех или же... уйду! — бросил фразу он. И Безладнов, человек совершенно бесхитростный и очень правдивый, «многое ему наговорил»... да так, что Врангель, от восторга за эту его казачью правду и прямоту, обнял Безладнова за талию и прижал к себе. Но я, как не имеющий права голоса, заметил, что генерал порой прищуривал глаза. Мне тогда казалось, что это он делал «от удивления», как бы спрашивая самого себя — «откуда это появилось такое странное казачье дитя?», или — чтобы скрыть свои мысли, которые возникали у него, слушая Безладнова, и выявили бы его глаза. Последнее оказалось правильным — он им остался недоволен. Об этом укажется дальше.

Генерал Врангель просил уступить «хоть пару пулеметов другим полкам, ввиду изобилия их у корниловцев». Безладнов запротестовал. Врангель его уговаривал. И странное дело: чем генерал мягче говорил, тем Безладнов больше дерзил. А потом, словно для того, чтобы прекратить этот ненужный разговор, Безладнов вдруг резко заявил:

— Я тоже хочу, чтобы наш полк был самым лучшим в дивизии! И мы свои пулеметы нигде не получали, а отбили их в боях... пусть сделают это и другие полки!

Разговор переходил в такую форму, что я ожидал, что Врангель «вот-вот осадит» строптивого нашего командира. Но Врангель только улыбался на это и при расставании благодарил Безладнова за всю его откровенность, обещая полковые пулеметы не трогать.

Полк перед генералом Деникиным