«Не беда, что щит их оказался крепче моего меча! Надо, чтобы щит этот из рук новгородской господы выпал».

«Путь к Новгороду…»

Князю показалось, что он вот-вот надумает, как поставить Новгород на колени. Он даже попридержал коня, чтобы собраться с думами, но мысль ускользнула. Ему хотелось поделиться своими думами с ближним боярином, но в это время чутким ухом охотника он услышал подозрительный треск ветвей и едва уловимый скрип по снежному насту. Приподнявшись на стременах, он застыл и чуть не вскрикнул: из убранного инеем подлеска стремительно выскочила пара оленей - крупный, с ветвистыми рогами самец и рядом нежная, вся трепещущая от страха самка. Они не успели добежать до противоположного края поляны, как вслед пропела стрела. Это выстрелил Андрей. Никому не разрешалось стрелять в эту дичь, кроме самого князя. Видно было, что стрела поразила цель. Андрей сжал конские бока шпорами, приник к атласной шее коня; ломая ветки, бросился в погоню.

Четверо охотников принесли добычу. Пётр Замятнич предложил поехать охотиться на медведя, которого обложили в Чёртовом овраге, но князь решил возвратиться. На обратном пути он смеялся, шутил с боярами и приглашал всех на свежую оленину.

В хорошие времена по всем путям к Новгороду тянулись торговые караваны. По синим водам Волхова и меньших рек, по глади Великого Ильменя тянулись вереницы ладей и стругов, гружённых товарами, из северных лесов везли меха и воск, с далёких берегов Ледовитого океана - Дымучего моря - дорогой рыбий зуб. С Волги по волокам и сухопутным дорогам в телегах-колах и санях везли хлеб с рязанского низа и суздальского чернозёмного ополья. Господин Великий Новгород богател и рос. Новгородцы строили торговые склады и хоромы, благоустраивали город, мостили улицы, осушали болотистую почву города, возводили неприступные крепостные стены, опоясавшие огромным кольцом валов столицу бояр и купцов. На новгородский торг сходились товары со всех концов света: китайский шёлк и фряжское сукно, пряности далёкой Индии и греческие вина, дамасская сталь и русские кольчуги и мечи. Здесь можно было купить или заказать всё. Богатели и прибирали к своим рукам власть новгородские бояре и купцы. Один из них, Садко Сытинич, в самом Детинце построил своей казной великую церковь Бориса и Глеба; о его несметном богатстве слагали былины.

Синие артерии рек, дальние торговые дороги питали новгородскую силу, и князь Андрей Боголюбский железной рукой перехватил важнейшую артерию торговли новгородской. Он закрыл пути, по которым сюда из Суздаля и рязанского низа шёл хлеб.

Город волновался. На новгородском вече чёрные люди кричали о своей нужде и кляли бояр и гостей. На Волховском мосту между Торговой и Софийской стороной шли побоища. Напрасно владыка старался утихомирить новгородский люд. Голодная чернь отвечала оглушительным свистом, и требовала отправить послов во Владимир. Сторону Владимирского князя держала и часть именитых купцов: горше смерти был им паралич торговли с Русской землёй.

Княживший в Новгороде князь Роман Мстиславич держал коней и дружину наготове. Теперь он понял, что, несмотря на победу, одержанную над войском Андрея Боголюбского, он всё же проиграл. В городе не было хлеба. За окном его хором слышались крики: «Роман нам не нужен!.. Пусть едет подобру-поздорову!..» По палатам испуганно сновали дружинники. Все ждали, что решит Роман Мстиславич, а он медлил.

- Проклятый самовластец! - шептал он, потемнев от злости. - Делает то, что делал его отец, князь Юрий Долгорукий. Тот тоже своего добивался не мечом, так хитростью. Он перехватывал торговые пути, задерживал купцов, голодом принуждал к покорности своих недругов. С Андреем, как и с Юрием, тягаться трудно…

Когда посланные от веча передали Роману волю новгородцев, князь мрачно промолвил:

- Надо седлать коней! За хвост не удержишься, коли упустил гриву.

Новгородские послы в Боголюбове добились мира у князя Андрея Юрьевича и по его воле пригласили к себе на княжение Рюрика Ростиславича. Господин Великий Новгород смирился перед владимирским князем.

В последнее время боярин Яким Кучкович затосковал. Стал реже бывать в Боголюбове, всё чаще сидел в своих хоромах один. То ли князь стал относиться к нему подозрительно, то ли он сам устал от беспокойной жизни, но на сердце лежал камень.

Расхаживая из угла в угол, Яким останавливался, со страхом прислушивался к скрипу немазаных дверей, ждал чего-нибудь неожиданного, дурного… Постояв минуту-другую, ложился на лавку и пробовал уснуть. Через час или два он вскакивал, словно от плохого сна. Волосатыми кулаками тёр маленькие, заплывшие жиром глаза, шептал молитвы:

- Господи, помоги, возврати покой…

Тиун Яков не смог убить Андрея на охоте и скрылся. Он бродил где-то среди людей, носил с собой страшную тайну, которая могла стоить Якиму головы.

Дрожащей потной рукой боярин расстегнул ворот рубахи, провёл ладонью по налитой кровью шее. Пока живы князь и Яков - не будет покоя. А может, пока не поздно, уйти в монастырь замаливать грехи? Под колокольный звон запереть себя на безмолвное житие, словно в гробу, в тесной, маленькой келье… Яким закрыл глаза, представляя себя в чёрном клобуке [109], с опущенной головой, безликого, затерявшегося среди многочисленной монастырской братии.

Скрипнув зубами, он поднялся с лавки и заметался по горнице. Нет, это не для него! Ходил с мечом, а теперь накрыть голову клобуком и жить среди вонючих монахов? Он, Яким Кучкович? Хоть князь и Мономахов внук, а он с ним ещё поборется! Он ещё посмотрит, кто кого! Нужно только решиться. Не разбив яйца, не съесть яичницы.

А что, если Яков сидит сейчас на княжом дворе? Яким накрыл голову полушубком и почувствовал, как по спине пробежал озноб. Тогда конец, конец жизни, конец мечтам жить господином на своей вотчине, конец всему!..

На другой день, пересилив себя, Яким собрался на княжеский двор. Утром попарился в бане, испил ковш крепкого мёда - удивился, что и крепкий мёд не усмирил его смятенной души; надев тонкого фряжского сукна кафтан, выехал за ворота.

В Боголюбовском замке, в тесных сенях дворца с низко нависшими сводами, встретил своих: ключника Амбала, Ефрема Моизича, зятя Петра. Радостно потирая короткие руки, выкатился навстречу брат Иван. На душе Якима словно полегчало. Оттирая плечом мечника Михно, он подошёл к двери, откуда ожидали князя, по-прежнему уверенный в себе, гордый.

Скоро появился князь, в голубой с жемчужными запонами рубахе, красном кафтане, в синих штанах, заправленных в жёлтые сафьяновые сапоги. Князь поздоровался со всеми боярами, остановился перед Якимом.

- Здоров ли, боярин? - спросил он, пытливо заглядывая в глаза Кучковичу. - Что-то долгонько не жаловал к своему князю…

Яким вздрогнул; опустив голову, почувствовал, что весь налился кровью.

- Не гневись, княже, занемог… - сказал он запинаясь.

Тихий, робкий голос Кучковича, по-видимому, подействовал на князя благоприятно. Он посмотрел на него добрее:

- Хворь надобно лечить травами али чем другим! Есть знающие люди. Попросил бы - я б прислал.

- Спасибо, княже, мне уже лучше, - ответил Яким. - Раньше было тяжело, а сейчас легче.

Как-то днём по крутому глинистому берегу Алексей спустился к Клязьме. На свинцовой шири бурой от многих дождей Клязьмы качались корабли и лодки. Здесь стояли на якорях большие насады-ладьи с наделанными высокими бортами, гребцы в которых сидели под деревянными палубами, галеи - узкие большие суда, которые могли ходить на вёслах и под парусами, небольшие грузовые суда - струги. В стороне от клязьминской пристани тёмной лентой вдоль берега реки вытянулись длинные плоты.