ечник Прокопий не спеша ехал лесной тропою. Кругом ель да осина, в низинах снегу выше человеческого роста. Лес сырой, неприютный. Кажется, сделай шаг в сторону и сгинешь. Уже много дней он был в пути, к дорожной жизни привык, а всё же иногда становилось как-то не по себе. Прокопий останавливал коня и чутко прислушивался. Могучий лесной шум волнами прокатывался по вершинам. Сюда, на Ростово-Суздальскую землю, Прокопий приехал тайно. Ещё совсем недавно он бывал здесь с княжой дружиной, открыто ездил по сёлам, в лесах охотился за диким зверьём. Теперь на этой земле сидели другие князья. Всё переменилось с тех пор, как шли из Ростова и Суздаля дружины князя Андрея.

На небольшой поляне, покрытой снегом, Прокопий спрыгнул с коня. Цепляясь за ветки кустарника, спустился по косогору в овражек, подошёл к роднику, выбивавшемуся из-под замшелого камня. Кругом лежал выпавший за ночь снег. Сквозь прозрачное стекло воды виднелись на дне почерневшие листья. Прокопий узнал этот родничок. Летом в нём вода студёная, нельзя опустить руку.

- Ну вот, мы скоро и приедем, - сказал он коню подтягивая седло.

Точно соглашаясь с хозяином, конь мотнул головой, переступил с ноги на ногу. Прокопий вскочил в седло. Не успел конь сделать и несколько шагов, как из заснеженного кустарника, испугавшись, вымахнула птица. Прокопий выдернул из-за спины лук. Показался высокий старик.

- Эй, что здесь делаешь? - крикнул Прокопий незнакомцу.

Человек не отвечал. Он как-то странно вытянул перед собой руки, покачнулся и вдруг рухнул в снег.

- Вставай, что с тобой! - тормошил Прокопий старика за плечо.

Тот лежал неподвижно. Мечник медленно стянул со своей головы шапку…

На снегу отчётливо виднелись следы лаптей. Прокопий пошёл, внимательно в них всматриваясь, ведя за собой коня. Следы вели к кустам орешника, спускались в мелкий овражек, поднимались по отлогому глинистому берегу. Вот здесь этот человек упал - ясно отпечаталась его фигура на снегу. Здесь, спускаясь с обрыва, он обломал ветки.

Сквозь поредевший лес, на полянке, Прокопий увидел голубоватую струйку дыма, поднимавшуюся из сугроба. Неподалёку стояли опрокинутые сани, лежал нарубленный для топки хворост.

- Кто здесь? Вылазь!

Послышался глухой протяжный стон. Прокопий нашёл ход и протиснулся в землянку. Измождённая, худая баба и девочка лежали на земляном полу.

- Чьи вы?

Женщина испуганно смотрела на незнакомца.

- Ну, что молчите! Худого не сделаю.

- Ой, лихо, воин! - наконец проговорила женщина. - Кой день во рту крошки не было. Мужик пошёл по воду, да что-то замешкался - уж не стряслось ли что, ведь еле ноги волочит… - Женщина прижала к себе девочку.

- Дочка? - спросил Прокопий. Девочка заплакала.

- Да ты не плачь, дурочка! - погладил Прокопий ребёнка. - Я не злодей и не разбойник.

Прокопий понял, что за человек умер сейчас в лесу. Жалость кольнула его сердце. Он смотрел, задумавшись, на девочку. «Не повернётся язык сказать, кормилец их уже отошёл в другой мир… А что делать? - Он внимательно взглянул на женщину. - От кого-то хоронится… утекли либо из монастыря, либо от боярина. Надо бы отвести к господину…»

- Что ты за человек? - спросила женщина, точно прочитав его мысли. - Если пришёл за нами, казни сейчас. Лучше смерть здесь в лесу, чем на боярском дворе!

- Стало быть, утекли от боярина?

- Утекли! - ответила она со злобой. - А тебе что?

Прокопий присел на лавку.

- А вот свяжу и отведу…

В словах его не было зла, и он знал, что никуда их не отведёт.

- Лучше казни здесь. У Моизича нам всё едино смерть.

- У Моизича? - удивлённо переспросил мечник. - У боярина Ефрема? - Прокопий свистнул. - Хороши! Стало быть, вы из-под самого Киева сюда прибежали… Закупы?.. [79] (Женщина молчала.) А ведомо вам, что беглого господин волен продать в рабство?

Она взглянула дерзко, с нескрываемой злобой:

- Ты нас не страши, воин!

- Боярин Ефрем - честной муж, слуга князя Андрея Юрьевича, - сказал Прокопий.

- Душегуб и насильник он! - возразила беглянка.

- Ты боярина бранными словами не поноси! - повысил голос мечник.

При тусклом свете, проникавшем в землянку, он рассмотрел нездоровый, землистый цвет лица женщины, чёрные, потрескавшиеся губы, руки, словно узловатые корни.

Прокопий вышел.

Из перемётной сумы он вынул хлеб и мясо и возвратился к беглянкам. Засапожным ножом разрезал Мясо на тонкие ломтики, затем не спеша принялся резать хлеб. Мать с дочерью напряжённо следили за Ним голодными, блестящими глазами.

- Отведайте, - сказал он. - Я зла против вас не мыслю. На нору вашу наткнулся случайно.

Женщина неуверенно взяла в руки хлеб и отдала девочке.

- Да ты и себе возьми.

- Спасибо на добром слове, воин.

- Ешь, ешь…

Прокопий рассматривал землянку, и тяжёлые воспоминания о собственном детстве омрачили душу. Женщина эта чем-то напомнила ему мать. Отец всю жизнь провёл в походах и только к концу своих дней заслужил княжескую милость.

Прокопий поднялся.

- Куда же ты так скоро?..

- Прощайте!

Он вышел. Мороз усиливался, щипал нос и заволакивал слезой глаза. Утонувшие в сугробах деревья стояли словно одетые в тёплые шубы. На высоком небе восковыми свечками зажигались звёзды. Прокопий рукавицей вытер бока Серому, подтянул ремень и вскочил в седло.

2

На рассвете следующего дня Прокопий выехал из леса. Перед ним лежало поле, на середине которого темнели избы, надвинув высокие белые шапки на затянутые бычьим пузырём подслеповатые оконца. На селе тишина. Изредка забрешет сонная собака, ей ответит другая, и опять всё стихнет.

В стороне от села стоял боярский двор. Высоким частоколом отгородил боярин свои хоромы. По углам ограды четыре сторожевые башни поднимают в небо свои острые вышки. Пятая башня, проездная, день и ночь охраняется дружинниками. Боярский высокий терем с затейливо украшенными переходами стоял посредине. Во дворе вдоль частокола теснились служебные постройки. Здесь и медуша - погреб для вина и мёда, поближе к терему - помещение для казны, скотница, хранилище для бортевого мёда [80], амбары для зерна. У реки небольшая баня, рубленная из толстых брёвен. Вокруг боярского двора раскинулись пакетные земли да пожни [81] со стогами сена.

У околицы села, точно старый, обомшелый пень, притулилась кузня с дерновой, занесённой снегом крышей. Кузнец уже работал. Туда Прокопий и направил коня. В открытую дверь видно пламя, слышно, как тяжело дышит горн.

Всадник увидел мальчика.

- Скажи, где мне найти Кузьму. Не здесь ли?

- Дед Кузьма? Нет его в кузне.

- А где он?

- В избе.

Всадник тронул варежкой своё замёрзшее ухо.

- А ты не сродни ли ему?

- Внук. А тебе зачем?

- Много будешь знать - скоро состаришься!

В глазах воина зажглись озорные огоньки. Он двинул коня и чуть не наехал на мальчика. Тот не пошевельнулся.

- Ах, вот ты какой… не хочешь конному дать дорогу! Тогда ты и впрямь внук кузнеца. Пойдём, покажешь мне избу деда.

Увидев Алёшку с незнакомым человеком, дед Кузьма испугался.

- За чем пожаловал, добрый молодец? - поклонился он воину.

Дружинник усмехнулся:

- Али не узнаешь, мастер? Кузьма подошёл поближе.

- Батюшки-светы, никак Прокопий, сын Онтона? - дед засуетился, освобождая место на лавке. - Да ты садись, садись…

Дружинник, улыбаясь, подал руку деду:

- Узнал, значит…

- Да как не узнать! Я тебя ещё мальчонкой в Киеве помню, - говорил дед, покачивая головой и рассматривая воина. - Эко вымахал! Вылитый Онтон. Отец-то жив?

Прокопий молча снял шапку.

- Хороший был человек и храбрый воин, - сказал дед в раздумье. - Умер от болезни или от меча?