В один из дней на холм к строителям поднялись Николай с Алексеем. Они посмотрели на работу каменщиков и прошли в сарай, где находился в это время руководивший строительством старик зодчий. Николай поклонился ему в пояс:

- Пришли к тебе! Дай и нам потрудиться для славы нашего города.

Зодчий посмотрел на Николая внимательно:

- Работу твою знаю, мастер. Видел твои запястья, подвески и другое узорочье. Хорошо, что пришёл. Дела сейчас много… А это кто? - указал он на стоявшего в дверях Алексея.

- Ученик мой. Зодчий кивнул головой.

- Сын?

- Нет, сирота он.

- Прилежен?

- Прилежен и добро науку приемлет.

- Ну, пусть и он потрудится для храма. Только если испортит княжое добро, ты будешь за него в ответе.

Николай ещё ниже поклонился.

Едва покажется красноватый отблеск восходящего солнца, Николай уже просыпается. Ворочаясь на своей лавке, тяжело вздыхает, иногда разразится долгим сухим кашлем. Приподнявшись на локте, гадает, проснулся ли Алёшка. Говорит сквозь зевоту:

- Сегодня, Алёша, покажу я тебе дело тайное, известное немногим.

В полусне Алёшка слушает, как на улице хлопают калитки, со скрипом открываются волоковые окна, звенят ведра, визгливо скрипит колодезный журавль. Начинается трудовой день.

Алёшка поднимается. Несколько лет он работает с Николаем у горна, а ещё многого не знает. Вот и сейчас Николай хочет показать что-то такое, что во Владимире известно только ему, да, может быть, ещё двум-трём златокузнецам.

Притащив куль берёзовых углей, Алёшка разводит огонь в горне.

С тех пор как началось строительство во Владимире и в Боголюбове, работы хоть отбавляй.

Николай лепит из воска паникадило для княжеского собора. В хитром плетении причудливо извивающихся восковых линий, в завитках узора сидят притаившиеся звери и птицы. Чудные цветы и травы незаметно переходят в подсвечники. Более пятидесяти частей нужно сделать Николаю. Старый мастер сидит за работой долго, до боли в пояснице.

- Алёша, ты что?

- Мастер, я жду обещанного.

Николай садится за стол у открытой двери. Приблизив нос к пергаментному свитку, он что-то шепчет, шевеля тонкими губами. Алёшка слышит его слова, похожие на заклинания:

- Найди ящерицу жёлтую, живую да разотри с живым серебром. А серебра живого было б шестая доля против ящерицы. Да ящерицу живую запечатай в горшок, да положи в печь в большой жар…

Бросив медный лист на землю, Алёшка подходит к учителю. Старик водит длинным почерневшим ногтём по полустёртым строчкам и шепчет:

- Ящерица с живым серебром… - Подняв голову, мастер ладонью отбрасывает спускающиеся на глаза волосы. - Наставление, како писать золотом по медному листу.

Алёшка смотрит на него недоверчиво:

- Как же это - растереть ящерицу с живым серебром, а после живую запечатать в горшок?

У Николая засветились глаза, на лбу около переносицы собрались смешливые морщинки. Оглянувшись на дверь, он сказал шёпотом:

- Эта тайна продана была одному мастеру дьяволом, а мне он отдал перед смертью. «Пусть, говорит она ещё послужит людям, не в могилу же с собой брать».

Алёшка, слушая Николая, вытаращил от страха глаза, с тревогой и недоверием посмотрел на лежащий свиток.

- Ящерица-то ведь издохнет, разотрут её…

Тут Николай не выдержал и рассыпался мелким весёлым смехом;

- Жёлтой ящерицей называют золото! Золото разотри со ртутью и запечатай в горшок. Ай, малый, потешил старика!.. - не унимался Николай. - Ты хоть сто живых или мёртвых ящериц разотри - ничего от них, кроме дрязга, не получишь… Есть люди, которые ищут, как бы железо да медь в золото претворить, да я их колдовству не верю. А ты - ящерицу с живым серебром…

Он перевязал свиток тряпицей и отнёс в угол за икону. Возвратясь, начал показывать Алёшке, как золотом писать изображения и узоры на металле.

Алёшка глядел на высокий лоб учителя и думал: «Чего только не знает хитрокознец…»

Во Владимире только и говорили о строительстве Успенского собора в городе и княжеского замка в Боголюбове. Наконец собор был готов. Он стоял на холме, сверкая золочёным куполом. Вырубленные из камня тонкие пилястры - колонны, одной стороной словно вросшие в стену, венчались пышными лиственными капителями [91]. Вдоль стен собор украшен был поясом тонких, стройных колонок. Посредине белокаменных стен видны были женские маски. Это богатое убранство дополнялось яркими красками наружной росписи, обилием позолоченных деталей. Фресковые изображения святых и птиц меж колонок пояса придавали всему собору праздничную яркость и нарядность. Сверкали окованные позолоченной медью колонки резных порталов. Листы меди покрывали простенки между окнами на главе храма.

В последнее время Алексей с Николаем работали не только днём, но иногда и ночью. Не хватало времени. Они чеканили и золотили «ветрила» - флюгера для его крыш. Ковали большие медные листы для украшения стен. Изготавливали золочёные «кубки», которые должны были стоять наверху.

У всех литейщиков и кузнецов Владимира в это время пылали горны. Прокопчённые угольной копотью, в просолившихся от пота рубахах, мастера валились с ног. Спали два-три часа где-нибудь в углу избы и опять принимались за работу.

На фоне медленно плывущих облаков храм стоял величавый и спокойный, словно воин-великан в подпирающем небо золотом шлеме. Когда смотрели на его купол - казалось, облака стояли на месте, а храм плыл величаво и торжественно. Сверкавшее белизной здание завершало городской холм. Поглядывая на собор, Николай говорил Алёшке:

- Экие молодцы владимирцы! Посмотри, что сделали… Славно потрудились!

Вечером, вместе со всеми горожанами, Алексей и Николай отправились на его торжественное открытие.

По всем улицам медленно шли и ехали люди. Щелкали кнутами возницы. На площади перед собором уже собралась толпа. Народ всё прибывал. В окнах смежных с собором башен терема и владычных сеней загорелся свет. На западе, за тонкой гребёнкой леса, стали гаснуть малиновые полосы. Появилась одна бледная звёздочка, за нею робко засветилась другая, третья…

Всю ночь в соборе пылали сотни восковых свечей. Стоявшие в дверях дружинники небольшими группами пускали людей внутрь.

Алёшка добрался до заветной двери перед самым рассветом. Когда стоял в толпе - слипались глаза, а переступил порог - сон и усталость словно рукой сняло.

- Мастер, посмотри, вон сделанная нами риза…

- Тише, Алёшка, тише!

- А паникадило-то, паникадило! Ведь мы сработали…

- Нельзя, Алёшка, разговаривать в храме.

Алёшка смотрел вокруг с гордо поднятой головой - ведь здесь частица и его труда! Никогда не думал он, что такую красоту способны сотворить человеческие руки.

Шесть стройных столбов легко несут широкие своды. Стены покрыты цветным ковром росписей. Драгоценными византийскими и персидскими тканями украшена алтарная преграда. Под ногами, отражая блики свечей, сверкает пол из цветных майоликовых [92] плиток. Толпа людей шла через средний поперечный проход меж столбами и смотрела на вытканные золотом и серебром полотнища византийской парчи, вывешенные по сторонам на шёлковых верёвках. Алёшка изумлённо рассматривал сверкавшие драгоценными камнями золотые и серебряные сосуды и суровые фигуры святых на стенах.

Когда он с Николаем вышел на площадь, здесь всё ещё толпился народ. Горожане не хотели расходиться, тихо беседовали между собою, словно чего-то ожидали. Взошло солнце и своим первым лучом позолотило купола собора.

По свежему, выпавшему за ночь снегу к княжескому терему подкатили епископские сани. У ворот застыли два отрока. Поддерживаемый чернецами, из саней вышел Леонтий. Ступил не на снег, а на ковёр, выстланный от крыльца терема за ворота. Леонтий шёл не спеша, хмурился, опираясь на кипарисовый посох, тот самый, которым ударил бунтовщика в Ростове. Чудом он тогда спасся. Князь-то должен был бы покарать ростовчан, а он сделал вид, что ничего не знает. Это для того, чтобы он, Леонтий, переехал во Владимир… Епископ остановился и посмотрел на недавно построенный собор.