Арина посмотрела на Алексея. Он стоял, перебирая концы своего пояса, высокий и широкоплечий, точно подпирая тёмный, закопчённый потолок.

Дед Кузьма вернулся с чем-то маленьким, завёрнутым в тряпицу:

- Это от нас тебе, девонька, - от Николая и от меня.

Арина приняла маленький узелок, не зная, развернуть его здесь или там, у себя дома. Мастер Николай помог ей. Раскрыв тряпицу, бережно вытащил два трёхбусинных серебряных кольца, которыми владимирские девушки украшали причёску. Арина посмотрела на стариков затуманенными слезой глазами и опустила голову.

С этого дня в избе кузнецов открыто начали говорить о будущей свадьбе. Алексей по-прежнему работал у горна вместе с Николаем, больной дед Кузьма помогать им не мог. Лёжа на лавке, старик часто впадал в забытьё, метался, размахивая руками, бредил, называя имена то боярина Ивана, то епископа Фёдора, то Алексея. Посматривая в его сторону, Николай качал головой:

- Не жилец он у нас, Алёша! Погляди-ка - тает, словно воск. Сказывал мне вчера: «Чтобы свеча наша не погасла, надо Алёше жениться». Тогда помрёт спокойно. На Владимирской земле будут ещё кузнецы из дедова рода. Ты бы подумал, Алёша, - сказал Николай со вздохом. - Заслали бы к Арине сватов, сыграли бы свадьбу…

Алексей по-прежнему часто ходил к Арине в деревню, не боясь, что деревенские парни его поколотят. Иногда он приводил её к себе. В избе, пропахшей дымом и кислым тестом, было темно и неуютно, на полу валялся мусор и угли. Когда входила Арина, все чувствовали, точно с полей ворвался свежий, напоенный запахами цветов ветер. Новым берёзовым веником Арина выметала пол, убирала со стола, мыла горшки и поправляла солому, на которой лежал дед Кузьма.

Алексей видел, с каким нетерпением старики ждали её прихода. Если Арина задерживалась, то к нему приставали с расспросами.

Одно только удивляло Кузьму и Николая: с того времени, как Арина начала бывать у них в доме, к ним почти не заходил Прокопий. Старики сожалели об этом, а Алексей, переполненный счастьем, вспоминал о своём друге редко.

Наконец Алексей попросил у Николая и Кузьмы благословения.

- Давно пора, внучек! - сказал дед Кузьма. - Приспело время. Не беда, что мы бедные. В доме и у бедняков счастье, если живут в мире и согласии.

Ночью прошёл дождь. В кадку, поставленную с вечера Алексеем, с тесового свеса избы шлёпались звонкие капли. Вчера дед Кузьма просил истопить баню, и нужно было набрать дождевой воды.

Поднявшись с лавки, Алексей посмотрел на спящих стариков, неслышно вышел за дверь. Нужно было затопить печь.

Во дворе, в тёмных, налитых водой лужах, порывистый ветер гнал тени облаков. Поёживаясь от утренней сырости, Алексей побежал на край огорода к покосившемуся срубу. Скоро из маленьких отволочённых окошек и щелей бани потянулся кверху синий дымок. Казалось, что чёрная тесовая крыша висит над срубом, покачиваясь на клубах дыма.

Когда Алексей возвратился в избу, старики были на ногах. Николай расставлял на столе хлеб и ложки, а дед, согнувшись над ларем, вытаскивал свои праздничные чистые порты.

- Куда ты собрался, дед? - удивлённо спросил его Алексей.

Дед положил на лавку рубаху и штаны:

- Вот попарюсь в последний раз, соберусь, а завтра и помирать! Я уже щитника просил гроб сделать.

Алексей и Николай переглянулись.

- Не дело ты говоришь, Кузьма! - начал Николай. - Внука женить нужно, а ты - «помирать»! Успеешь.

Облизывая языком сухие губы, дед промолвил:

- Нет уж, до свадьбы мне не дотянуть… - Потом попросил внука: - Помоги, Алёша, дойти до бани.

Старик оперся ему на руку, и они вышли во двор. Алексей рассказывал деду о новом княжеском заказе, о том, что княжой дворский обещал расплатиться за прежние работы. Старик слушал, устало кивая головой.

После бани Алексей проводил его, одетого во всё чистое, в избу и положил на лавку. Дед лежал, скрестив руки на груди, далёкий от всего, что делалось в избе. Только теперь Алексей понял, что дед Кузьма говорил правду. Бледное его лицо сделалось совсем восковым, глаза ввалились, губы посинели. Старик кузнец лежал строгий, словно сошедший с иконы, которую видел Алексей в княжеской церкви в Боголюбове.

На другой день в избу стали заходить соседи. Сняв в дверях шапку, крестились у порога, молча подходили к умирающему. Приходили проститься кузнецы и плотники, каменщики и злато кузнецы, гончары и кожевники.

Деда Кузьму положили на «покойную лавку», под голову постелили пасхальный столешник - чистую скатерть, которой был накрыт стол на Пасху. На божнице мигала свеча.

Соседки-старухи в красном углу накрыли стол белой скатертью с красной перетканкой по краю, положили каравай хлеба и деревянную солонку. Чтобы душа деда омылась и легко отправилась в дальний путь, на столе рядом с восковой свечой поставили чашу с чистой водой.

В тихом шёпоте людей Алексей слышал много похвального деду. Умелец был, что и говорить, - знал своё дело. Немало поработал. Не одному ратнику спас жизнь своей кольчугой и крепким мечом. Моргая глазами, щитник говорил Николаю:

- Всё Федорец виноват! Кузнец его, окаянного, догонит на том свете - он ему покажет! Кабы не пытка на епископском дворе, старик жил бы да жил…

Изба огласилась причитаниями женщин. Высокая чёрная старуха вышла вперёд. Подперев щёку ладонью, начала тихо, постепенно повышая голос:

В голосе её уже слышалось едва сдерживаемое рыдание:

Алексей вышел во двор.

Хоронить деда Кузьму собрался чуть не весь город. Проводить старого оружейника в последний путь пришли и княжие воины, которым он много поделал оружия и доспехов за свою долгую жизнь. Плотники и тесляры принесли долблёную дубовую колоду, вниз положили сено, стружки, несколько берёзовых веников, которыми мели пол. Всё накрыли холстом. Старухи обрядили умершего в саван, запеленали в широкий холст. Отроки и воины подняли колоду на плечи и вынесли на улицу. Как белая ладья, плыл гроб деда над толпой владимирского люда. Старого мастера несли на воинское кладбище.

Рядом с Алексеем шёл мечник Прокопий. Суровое лицо было спокойно. Когда один из отроков споткнулся о камень, мечник встал на его место и подставил плечо под гроб.

Спустились по скользкой, глинистой улице в овраг, медленно потянулись кверху. Толстый буйноволосый дьякон о чём-то переговорил со священником, откашлявшись, затянул басом, остальные подхватили. Алексей слушал, не вникая в слова, тяжело переставляя ноги. В голове ещё никак не могла уложиться мысль, что дед умер. Когда он подошёл помочь воинам нести гроб, на него посмотрели удивлённо:

- Что ты, разве можно родного?

На кладбище, густо поросшем травой и кустарниками, с небольшой берёзы, стоявшей окно свежевырытой могилы, с шумом поднялась стайка воробьёв. На кучу жёлтой глины поставили гроб, священник начал службу.

Печальный обряд был краток. Застучали о крышку гроба комья земли. Алексей подошёл и бросил горсть…

- Вот и похоронили деда! - сказал Алексею Никита, когда они возвращались домой…

Алексей ему не ответил.

Арина шла позади в толпе женщин. Алексей стал на обочину канавы, пропустил всех, а затем взял её за руку, и они пошли вместе.

Как-то днём полез Алексей за божницу, где лежал у них заготовленный для работы кусок серебра. Случайно рука нащупала что-то твёрдое, завёрнутое в тряпицу. Алексей вытащил нож, взятый у дружинника, которого убил Прокопий под Киевом. Тускло мерцало серебро на чёрном дереве. На лезвии, у самой рукоятки, отчётливо виден был знак княжеского мастера.