Услышав колокольный звон, все поднялись, заторопились. Вместе со всеми двинулась к воротам и крестьянка.

- Где же икона, родимые?

За попами, которые шли по пыльной дороге, торжественно везли в санях украшенную белыми полотенцами икону. Над ней в поднявшемся облаке пыли поблёскивали на солнце стяг и целый лес копий. Баба хотела пробиться к иконе и показать её своей девочке. Но какой-то боярин взмахнул плетью:

- Куда лезешь, холопка!

Баба почувствовала, что теряет силы, но её подхватил под руки и вывел из толпы мастер Николай:

- Поберегла бы себя…

- Милые вы мои, а где же дочка? - всплеснула руками мать.

Высокий горожанин ощутил под ногами что-то мягкое и нагнулся:

- Братцы, ребёнка раздавили…

Взявшись за руки, несколько человек раздвинули толпу, а горожанин поднял ребёнка.

- Девочка?

- Девочка.

- Никак померла?

- Нет, ещё дышит. Только напужалась сильно.

- Вон её мать у канавы, отнеси к матери. Женщина схватила девочку:

- Милая моя доченька… Пойдём отсюда… Обняв ребёнка, она вышла на свободное место и чутъ не попала под ноги коню.

- Что вы, ума лишились здесь, во Владимире? Мать подняла голову и обомлела: на сером в яблоках коне сидел молодой, с русой курчавящейся бородкой воин. Тот самый, что вызволил её из леса.

Князь стоял на площади перед отцовой церковью, У наспех сколоченного длинного стола, уставленного Чарками и чашками, блюдами со всякой снедью. Попы и дьяконы служили молебен о благополучном совершении путешествия, просили у Богородицы милостей для земли Ростово-Суздальской.

Князь, слушая пение, стоял с обнажённой головой.

После молебствия он пригласил бояр - нарочитых мужей и дружину к столу. Степенно выступая друг за другом, строго по чину, бояре подходили к князю а кланялись. Ростовцы и суздальцы строго следили, чтобы не подошёл кто из владимирцев. Недаром они называли их людьми новыми, маленькими, в отличие от «больших» - ростовцев и суздальцев.

Князь заметил эту ревность «больших» и ухмыльнулся.

- Почему не вижу детей деда моего, владимирцев? - спросил он у боярина Ивана Кучковича.

Боярин погладил рукой бороду и ответил гордо:

- Городок их, княже, молод весьма! Пусть переждут.

- Куда им, княже! - поддержал старшего брата Яким Кучкович.

Андрей хотел возразить, но умолк, увидев, как настороженно отнеслись к разговору другие бояре. Князь решил приглядеться к нарочитым суздальцам и ростовцам.

На другой день с рассветом дружина вместе со многими боярами покинула город. По пыльной дороге шли дружинники, а впереди везли икону. Сзади ехал Андрей, за ним - его младшие братья - князья Василька и Мстислав, дети и, наконец, дружина.

Взошло солнце. Дорога шла по вершинам береговой гряды Клязьмы. Отсюда были видны широкие леса, уходившие синими далями к краю неба. Над серебряной рекой таял туман, в прибрежных кустах разноголосо заливались птицы. Не хотелось Андрею покидать город. Когда ехал сюда, думал остановиться во Владимире, здесь же в церкви и поставить икону. Вовремя понял, что восстановил бы этим против себя суздальских и ростовских бояр.

«Слаб ещё, а бояре сильны, шагу не могу сделать без них», - думал он с огорчением.

Тихо позванивал о конское стремя княжеский меч.

Неподалёку от Андрея, в конном строю, в первом ряду ехал мечник Прокопий.

- Мечника Прокопия к князю! - крикнул какой-то боярин.

Прокопий пришпорил коня. Прижимая шапку к груди, подлетел к Андрею:

- Что повелишь, господине? Андрей Юрьевич поманил его ближе:

- Скачи вперёд, мечник, выбери место для ночлега.

Прокопий поклонился.

- Княже, княже, посмотри, что сзади! - крикнул мечник.

Андрей повернулся и тоже остановил коня. Остановилась дружина. По подножию холма, где лепились избяные срубы Владимира, расстилался туман. Облитый розовыми лучами город, казалось, повис в воздухе и вот-вот готов был подняться ещё выше, к небу. Князь снял шапку, обнажив копну густых, подёрнутых сединой волос.

- Владимир - детина моя и отчина моя. Посмотрите, братья, Бог показывает нам, как люб ему Владимир!

В десяти верстах от города, на высоком холме, где синяя Нерль соединяется с Клязьмой, на месте, выбранном Прокопием, князь велел остановиться на отдых. Дружинники забили колья, натянули верёвки, разбили просторный шатёр. В стороне, у кашеваров, запылали костры, густой сизый дым потянулся к небу.

Пока все хлопотали, Прокопий спустился к реке, на ходу скинул кафтан. Повернувшись лицом к солнцу, прижав руки к груди, он постоял молча, о чём-то думая, а потом с размаху бросился в воду. Дружинники видели, как Прокопий переплыл на противоположный берег, нагой сидел на прибрежном камне, подставив спину лучам солнца. Когда возвратился к шатру, сказал с улыбкой:

- Хороша водица в Нерли!.. Искупайтесь! Несколько воинов направились к реке.

После трапезы князь объявил, что дальше сегодня не поедут, заночуют здесь.

К вечеру Андрей вышел из шатра. Дружинники заметили, что сегодня он был как-то особенно задумчив.

Над рекой плыли ночные шорохи. На западе чуть желтело и гасло небо. Воины стали тесным кольцом и слушали мечника Прокопия. Он рассказывал о походах «князя и об одной битве, где какой-то немец-воин ударил княжеского коня рогатиной.

- В самую гущу ворогов попал князь. Одного просквозил копьём, другого мечом срубил. Вижу, что он от своих оторвался, хочу к нему пробиться, а не могу. Впереди стена немцев… А тут этот немец… Как ударил он коня рогатиной - конь на дыбы! Князь припал к его шее, шепнул на ухо: выручай! Он и вынес его к нам. Вынес - и тут же пал…

Прокопий замолчал. На суровом лице его играли отблески пламени. Умные, немного косые глаза из-под насупленных бровей смотрели задумчиво и по-необычному ласково. Воины тоже молчали. Все обернулись в сторону реки, где на фоне вечернего неба, на вершине холма, виднелась фигура князя. Он то ходил взад и вперёд, то подолгу стоял, точно прислушиваясь к ночным шорохам.

Прокопий смотрел на живое трепещущее пламя и чему-то улыбался. В кустах за Нерлью прокричала болотная птица. Всё было тихо, лишь потрескивал костёр. Утонувшая в синеве река по-прежнему наполняла ночь своим неумолчным шумом. Глинистый обрыв и чуть колеблемые в водной глубине звёзды, красный отсвет костра - всё это напоминало о далёких и давних походах.

- Конь, он как человек, всё понимает… - сказал задумчиво Прокопий.

Мечник Михно добавил:

- В бою нужен конь, но ещё нужнее простой воин - конный али пеший. И князь без воина, конника али пешца, ничего не сделает.

Прокопий посмотрел на то место, где только что стоял князь. Где-то рядом на дереве заухало. Все вздрогнули. Сидевший у костра воевода Борис Жидиславич перекрестился:

- Не к добру это! Див-птица [86] кличет. Недоброе это место!

Прокопий покачал головой:

- Кто знает, боярин, - все под Богом ходим. Иногда и див кричит по-пустому…

Утром Андрей вышел из шатра и объявил, что явилась к нему во сне Богородица с хартией [87] в руке. Поведала, что дальше ехать не хочет.

Долго после этого во Владимире рассказывали ещё об одном чуде: в повозку с иконой запрягли коней, а кони ни с места. Повозникам помогали дружинники, коней били плетьми, манили хлебом, а они словно вросли в землю.

На этом месте, на впадении Нерли в Клязьму, князь велел остановиться. Сказал, что здесь будут ставить Богородице белокаменный храм и новый город.

Город сей он нарёк Боголюбовом.

Часто среди ночи князь поднимался, не зажигая свечи, отворял окно терема и смотрел на Владимир. Город спал. Облитые лунным светом в густой зелени вишнёвых садов, прижимались к холмам тесовые крыши домов. Здесь и там поднимались вверх рубленые башни высоких боярских теремов. Княжой город был обнесён твёрдым поясом земляных валов, увенчанных рублеными стенами. Как быстро он рос! Укреплённый дедом Андрея - мудрым Владимиром Мономахом, город был ещё не велик. По краям обрывистых оврагов и клязьминской кручи горбились его обросшие седым бурьяном валы и сизые бревенчатые стены. Крепость царила над широким простором поемной и лесной дали. У се подножия струилось серебро Клязьмы, а за ней к синим лесам уходили заливные луга со светлыми, как невиданные очи, озёрами. Князь Мономах хотел сделать Владимир маленьким Киевом. Там, на его княжеском дворе в селе Берестове, недалеко от города, стоял храм Спаса. И здесь, на живописном холме над Клязьмой, он поставил небольшой кирпичный храм Спаса. Вот он стоит за забралами [88] крепости, суровый и тёмный, расчерченный чёрными лунными тенями…