Недолго останавливались на привалах. Дни стояли ясные, дорога грозила вот-вот сломаться, белые ленты рек чернели проталинами. Все торопились поскорее увидеть родных и близких. За темневшими вдали левами, за поросшими мелким березняком да ольхою оврагами мерещился воинам златоглавый град Владимир, и никто не думал о том, как их тяжкий воинский труд круто повернул судьбу Руси: Киев склонился перед владимирской силой. И рядовые пешцы и военачальники не чуяли величия событий и говорили о своих повседневных делах, о том, что их ожидало завтра.

За почерневшую Клязьму, за белые в проталинах поймы, за синие муромские леса плыл многоголосый владимирский звон и таял в белёсой дали. Вдоль улиц стояли разряженные горожане. В синеве неба по-весеннему улыбалось и играло солнце.

Следуя в конном строю за мечником, Алексей смотрел по сторонам. Мелькали знакомые лица горожан, каменщиков, тесляров [107], гончаров, щитников, но он искал глазами деда Кузьму и мастера Николая. В толпе незнакомых девушек высматривал Арину. Уже не одна владимирка, увидев мужа или сына, пробивалась сквозь народ и шла у стремени. Алексей сзавистью смотрел на счастливые и смущённые женские лица и вздыхал.

Войско проходило мимо высоких рубленых теремов, перевязанных переходами, крытых крутыми тесовыми кровлями, мимо окованных железными скобами ворот и раскрытых лавок. Повсюду у стен и в переулках стояли люди в нарядных одеждах, некоторые держали на шитых полотенцах караваи хлеба с врезанной в верхнюю корку солонкой. Женщины вытирали слёзы.

В стороне от дороги Алексей наконец увидел своих. Дед Кузьма стоял, опираясь на берёзовый посошок, и улыбался, подняв к небу невидящие глаза. Одет он был в старый, подпоясанный лыком полушубок, из которого клочьями торчал мех. На ногах белые онучи и новые лапти. В новых лаптях был и мастер Николай.

Увидев своего ученика, Николай радостно замахал руками, наклонился к деду. Ощупывая посохом дорогу, Кузьма двинулся вперёд. Алексей отъехал в сторону, спрыгнул с коня. Обхватив внука руками, дед уткнулся ему в грудь:

- Милый, и не чаял дожить до твоего прихода! Кузьма ощупывал лицо внука, его рука бежала по груди, плечам, на бедре наткнулась на рукоятку меча.

- Вот ты и с мечом, Алёшенька! - сказал он улыбнувшись. - Скольким воинам за свою жизнь сделал я кольчуг и отковал мечей, а внуку и не пришлось…

Алексей обнял стариков. Маленькие и высохшие, с длинными белыми бородами, они головами едва достигали его плечей. Алексей прижал их к груди:

- Мы теперь заживём! И мечи будем работать и всё другое, что нужно.

Старики жались около него, как малые дети, а он чувствовал себя большим и сильным.

- Заживём…

Опять в Успенском соборе в стольном городе Владимире шла торжественная служба. Князь Андрей Юрьевич, нарочитые мужи - бояре, дружина и союзные князья благодарили Божью Матерь владимирскую за победу, одержанную над Киевом.

В тёмном углу одного, особенно усердного молельщика монахи ударили по шее: показалось, что он выковыривал из оклада драгоценные камни. Увидев это, Яким Кучкович обернулся к своему брату и сказал со вздохом:

- До чего в оскудении народ нынче дошёл! При князе и при всех попах хотел ограбить Богородицу…

Иван схватил Якима за руку:

- Да это мой тиун Яков!

- Может, обознался?

- Он самый, бес!

Поманив пальцем своего слугу, Яким указал глазами на тиуна, стоявшего в стороне, почёсывая шею:

- Задержи и приведи на мой двор…

- Я его подержу в подвале, постращаю! Он нам поможет, - сказал Яким брату, выходя из собора.

- Что ты задумал, Яким?

Яким посмотрел на брата, и тот всё понял.

- Боюсь я… - протянул он плаксивым голосом. - Холоп-то мой, меня сразу и схватят.

- Некому будет хватать. Я смотрю, ты храбр только языком, а как до дела дошло, так и скис!

Алексей тоже был в соборе. Стало душно. Он начал пробираться к дверям. После собора легко и привольно вздохнул на свежем воздухе. Оглянулся по сторонам. Над белокаменной громадой лестничной башни мерцала зелёная звезда. Из тёмной арки соборной двери вместе с клубами пара всё ещё выходили богомольцы.

«Церковь вроде и невелика, а сколько народу вмещает!» - подумал Алексей.

Он натянул шапку и остановился. Нужно было бы идти домой, но не хотелось в такой тихий и ясный вечер забираться в избу. Алексей знал, что в эту ночь ему опять не уснуть. Только вчера возвратилась рать из похода. Пришлось неотлучно быть на княжом дворе, отбирать оружие для починки. Сегодня первый вечер его. На что ему этот вечер, если рядом нет Арины? Он с нетерпением ожидал её всё это время, а она не пришла… Может, уже забыла?

Неожиданно он услышал сзади жаркий шёпот:

- Алёша, а я тебя ищу…

- Арина…

Она бросилась к нему, прильнула, уткнувшись лицом в грудь:

- Милый! А я всё сердце выплакала, ожидаючи. У неё с головы соскользнул платок, и Алексей широкой шершавой ладонью гладил мягкие шелковистые волосы, заплетённые в тугую косу.

- Аринушка, горлинка… - шептал он.

Арина молчала, и он слышал, как в груди её билось сердце. Медленным движением она поправила платок накрыв им голову.

- Возвратился! - сказала она, оглядывая его, точно не веря своему счастью.

Он взял её за руку, и они пошли, счастливые, не замечая никого, занятые только друг другом.

С этого вечера они встречались почти каждый день. Окончив работу, Алексей поспешно умывался, надевал свою праздничную рубаху, спешил к Арине. Вдвоём бродили они по заброшенным, безлюдным тропам за Золотыми воротами, по поросшим буйной вербой оврагам-чертороям. Он - широкоплечий, могучий, словно дуб, она - как тонкая, осыпанная цветами яблонька. Часто Арина останавливалась, закинув голову смотрела в глаза Алексея.

- Алёша, милый! - показывала она рукой на одетые бледно-зелёными клейкими листочками берёзы, на первые весенние цветы. - Посмотри, хорошо-то как!

Она склоняла ему на плечо голову, а он смотрел в весенние дали и ничего не видел, переполненный светлой радостью.

- Ты бы зашла к нам в избу… Старики очень хотели тебя видеть, особенно дед Кузьма.

Он рассказал, что дед последнее время всё хворает и сейчас, наверно, тоже лежит. Арина смущённо молчала.

- Ведь ты же была у нас, - продолжал Алексей. - Уважь стариков!

- Приду я… Только что люди, потом скажут? Алексей с силой потянул её за руку и обнял:

- А что нам люди, Арина! Было бы добро… Люди никогда не скажут плохого о хорошем.

Она улыбнулась:

- И то, Алёшенька, пойдём!

Дома, в полумраке просторной избы, дед Кузьма лежал на лавке, а Николай, сидя около него на опрокинутом бочонке, плёл лапти и что-то рассказывал. Увидя вошедших, старики смущённо умолкли. Опираясь ослабевшей рукой, дед Кузьма поднялся с трудом.

- А-а, гостья к нам залетела!.. - протянул он, улыбнувшись. - В добрый час! А мы тебя вспоминали…

Мастер Николай убрал разложенный на лавке инструмент:

- Садись, Аринушка…

Арина присела на краешек. С болью смотрела она на старика, на его слепое лицо, не освещённое привычным блеском глаз. Она подумала, что дед Кузьма похож на растение, выросшее без воздуха и солнца в подвале. Весной, когда в подполе прорастала случайно оставленная репа, ростки её были прозрачными и хрупкими. И вся изба, после радостных, залитых солнцем лесных полян, походила на тёмное, мрачное подполье. «Господи, и мне жить здесь!» - подумала она невольно.

Кузьма поднялся.

- Вижу я, что люба ты Алёшке, - сказал он, ощупью пробираясь в угол комнаты. - И он тебе люб. Вот я и захотел перед смертью оставить тебе память.