— Доброе утро. Извини, что разбудила.

— В такой день грешно валяться в постели. Во всяком случае, одному. И как мы распорядимся этим благословенным днем? — небрежно поинтересовался он, устремляя взгляд на изумрудно-зеленые холмы и сверкающий океан и намеренно стараясь не смотреть на свою визави.

Была суббота, 11 июня. День свадьбы Марка и Кэтлин. Дженет молчала.

— Что, если нам устроить пикник на весь день? — рискнул предложить Росс.

— А может, ограничимся короткой прогулкой, чтобы ты успел в Атертон? — внесла поправку Дженет.

— Я не пойду на свадьбу, — решительно отрезал Макмиллан. Впервые он объявил о своем решении полтора месяца назад, и с тех пор они не возвращались к этой теме.

— Но ведь Кэтлин — твой близкий друг.

Он наклонился и убрал золотистую прядь, падавшую ей на глаза. Ему хотелось видеть ее лицо целиком.

— Мой самый близкий друг — ты.

— Росс, я нисколько не обижусь, если ты пойдешь один. Я уже говорила, что предпочла бы остаться дома.

— Я помню. Не понимаю, зачем снова затевать этот разговор. Может быть, сменим тему? Вчера мне звонил Артур.

— Да? Ну и как он? Небось на седьмом небе от счастья!

— Ты имеешь в виду награды, которые получила «Джоанна»? Кстати, они по праву принадлежат тебе. Если бы ты тогда не приехала...

— Росс, не надо, — прервала его восторги Дженет.

Он до сих пор не мог понять, почему она так конфузится, когда слышит комплименты по поводу своей внешности или таланта. Ну ничего, ей придется к этому привыкнуть. Ведь все, что он говорит, — правда.

— Угадай, что задумал Артур на сей раз.

— Хочет, чтобы ты привез «Питера Пэна» на Бродвей. И когда?

— В конце сентября. Хотя он делает вид, что приглашает нас обоих, на самом деле ему нужна ты, а не я.

— Но у него же есть Бет! Награду-то получила она...

— А могла бы ты, — хладнокровно вставил Макмиллан. — Ну так как? Закатимся в Нью-Йорк на пару-тройку месяцев? Дом с видом на Центральный парк готов принять нас в свои объятия.

— Нет, — негромко, но твердо возразила Дженет и глубже забралась в кресло, как бы говоря: «Мой дом здесь, и я никуда отсюда не сдвинусь». — Никакого Нью-Йорка.

— Но ведь ты пьешь кофе из чашки, на которой написано: «Я люблю Нью-Йорк»!

— Ты сам мне ее принес.

— Потому что это твоя любимая чашка!

— Верно, любимая. — Она с улыбкой кивнула. — Но переезжать в Нью-Йорк я тем не менее отказываюсь.

— Дело твое, — неожиданно легко сдался Росс. — Я заранее знал, что ты не согласишься, но обещал Артуру, что передам его просьбу. Теперь, когда с этим вопросом все ясно, я хотел бы предложить тебе другой способ развеять осеннюю скуку.

— Что ты имеешь в виду?

— Харпер и Питерсон, авторы «Джоанны», недавно сочинили новый мюзикл под названием «Сан-Франциско». Я получил текст и партитуру на прошлой неделе. Мне кажется, он написан специально для тебя. Взгляни, и если тебе понравится, мы поставим его этой осенью. Если нет, найдем что-нибудь еще.

— «Сан-Франциско»? И о чем он — о золотоискателях, землетрясении или?.. — Она не договорила. В сущности, какая разница?

— Речь идет о современных событиях.

— И где этот мюзикл? — задыхаясь от волнения, поинтересовалась Дженет.

Росс улыбнулся. Он обожал энтузиазм в ее глазах, когда дело касалось работы, и желание, которое светилось в них, когда они занимались любовью.

— Да тут, рядышком.

— Ты шутишь! Где же?

— В моем багажнике. Сядь. Мы можем захватить его с собой на пикник. Будем читать и наслаждаться рокотом волн. Как тебе такая идея?

— Грандиозно! Пошли.

— Погоди.

Она послушно села.

— Что такое?

— Мы не обсудили вторую часть моего предложения. С Нью-Йорком все ясно, а вот... — Он сделал паузу, не представляя, как она воспримет то, что он намеревается сказать. — Что ты думаешь по поводу дома?

С того мартовского вечера, когда они впервые отдались друг другу на лунном океанском берегу, Дженет и Росс проводили все выходные в ее крошечном коттедже. Но в остальное время они жили врозь, поскольку по будням режиссер должен был каждое утро появляться в театре, где его ждал не один «Питер Пэн». Дженет же работала допоздна. Из театра она уходила уже за полночь, причем иногда, как с неудовольствием заметил Росс, в сопровождении Питера.

Как-то в среду Макмиллан дождался, пока она освободится, и повез к себе на квартиру, расположенную всего в десяти минутах от театра. Они любовались панорамой ночного города, пили шампанское, занимались любовью и, наконец, обессиленные, уснули в объятиях друг друга. Однако утром Дженет поспешила уйти. Она не находила себе места, как загнанное в угол животное. Было ясно, что уютнее всего она чувствует себя в маленьком коттедже.

Эксперимент явно провалился, и все вернулось на круги своя — две ночи вместе, пять врозь. Россу этого было мало, но что думает по сему поводу Дженет, он не имел представления. И вот решил выяснить напрямик.

Однако она молчала, лишь смотрела на него, немного смущенная, немного удивленная и слегка взволнованная.

— Ты считаешь, что люди не должны жить вместе? — не отступал Макмиллан. «Со временем мы могли бы пожениться, но сейчас еще слишком рано думать об этом».

— Нет, идея прекрасная.

— Вообще или в частности?

— Вообще. Возможно, и в частности.

— С понедельника до пятницы мы могли бы жить в городе. Если ты перевезешь ко мне кое-что из своих вещей, моя квартира перестанет казаться тебе чужой. Да и выходные можно проводить там — например, в августе, когда мы будем готовиться к новому спектаклю.

— Брауны собираются продавать поместье, — вспомнила Дженет неприятную новость, которую услышала накануне. — Так что мне в любом случае придется подыскивать новое жилье. Я уверена, что в покупателях недостатка не будет, несмотря на высокую цену. Если бы ты знал, как мне не хочется уезжать отсюда!

— Мы найдем тебе что-нибудь другое, попросторнее. Чтобы было где разместить твою и мою одежду, твои и мои книги, пианино, пластинки, проигрыватель... У тебя прелестный домик, но уж слишком он мал.

Это был пробный шар. Надо дать Дженет время привыкнуть к этой мысли. И судя по ее серьезному виду, она уже начала ее обдумывать.

Заметив, что Росс не сводит с нее глаз, Дженет смутилась.

— Иногда ты на меня сердишься, и я не понимаю, за что.

— Потому что ты замыкаешься, уходишь в себя, — не стал отпираться он. Его это и в самом деле беспокоило. Правда, с каждым днем все меньше, но...

— Я не замыкаюсь, Росс. Я всегда такая.

— Знаю, — кивнул он, целуя ей руку. — Вернее, начинаю узнавать. Но иногда ты возводишь между нами стену — я вижу это по твоим глазам.

— Возможно, ты прав.

Он привлек ее к себе, ласково гладя спутанные шелковистые волосы.

— Итак, каков твой ответ?

— Я думаю, можно попытаться, — задумчиво проговорила она и вдруг, высвободившись из его объятий, лукаво бросила: — А как же Стейси?

— Вспомнила! Я не видел ее с Рождества. А вот как быть с Питером?

— С Питером?

— Ну да. С твоим партнером. С парнем, который чуть не каждый вечер провожает тебя из театра. Тот, кто объясняется тебе в любви на сцене и, подозреваю, вне ее. Об этом Питере я толкую.

— Ты ревнуешь? — недоверчиво спросила Дженет — уж слишком это не вязалось с его самоуверенным видом.

— Возможно.

— Питер — мой друг. Иногда мы вместе ужинаем, потому что после спектакля безумно хотим есть. Неужели ты и вправду ревнуешь?

— Не вижу ничего смешного.

— Успокойся, Росс. — Она игриво поцеловала его в губы. — Питер — гей.

— Ну да? — В отличие от ее поцелуя его был недвусмыслен и настойчив.

— Я, Марк, беру тебя, Кэтлин...

Стоя под живой аркой из белых лилий и нежных роз в цветущем саду Карлтон-клуба, они, взявшись за руки, давали обет вечной любви.

Ее сияющие фиалковые глаза говорили гораздо больше, чем слова. Его карие любящие глаза отвечали так же красноречиво.