На рабочем столике рядом с бумажными клочками, на которых написаны стихи, лежит открытый арифметический задачник — свидетель страдной поры первых экзаменов, сломанный пистонный пистолет (значит, ничто человеческое не чуждо душе поэта) и два чугунных утюга, под которыми сушатся листья липы, березы и ясеня. Пионерский отряд дал задание собрать гербарий из ста растений.

— Самое трудное — это достать в Ленинграде цветок огурца, — жалуется Шурик. — Но один мальчик из соседней школы обещал мне. У его тетки в деревне есть огород.

Над столом Шурика висит расписание, из которого явствует, что рабочий день ученика четвертого класса Троицкого начинается рано. Он поднимается в семь часов утра и вплоть до самой школы занимается музыкой. Шурик учится в фортепьянном кружке при школе, и ему приходится по два часа в день упражняться на рояле. Кроме того, в расписании, в дополнение к школьным урокам, значатся и самостоятельные домашние занятия иностранным языком. Такой распорядок дня для десятилетнего мальчонки показался мне тяжелым.

— Да, нелегко, — сознался он.

— А не лучше ли тебе сократить число музыкальных занятий и отдать весь досуг поэзии?

Шурик удивленно посмотрел на меня:

— А разве поэзия может быть без музыки?

Больше в этот день нам не удалось поговорить с Шуриком о поэзии. О гербарии, футболе он болтал охотно, а вот от разговора о стихах тактично уклонился. Для того, чтобы вызвать мальчика на откровенность, надо было, по-видимому, завоевать его доверие. Следующий день по расписанию был свободен от экзаменов, и я предложил ему провести этот день со мной.

— Мы пойдем в зоологический…

Шурик загорелся и умоляюще посмотрел на мать. Анна Николаевна разрешила. И вот мы бродим по Ленинграду, заходим в музеи и парки, останавливаемся у киосков с прохладительными напитками. Шурик, так же как и все прочие мальчишки, которых я знаю, может съесть нескончаемое число порций мороженого и запить его таким же количеством газированной воды с сиропом. Вот он спорит со мной о фугах и прелюдиях Баха — почти тут же совсем по-ребячьи предлагает:

— Давайте сбежим с вышки Исаакиевского собора на одной ножке!

И, не дожидаясь моего ответа, он так стремительно пускается вниз со ступеньки на ступеньку, что я с трудом его догоняю.

Но я быстро забываю, что передо мной мальчик, как только мы перестаем есть «эскимо» и начинаем говорить о поэзии. Я прочел за эти дни почти все, что написал Шурик. Каждое его стихотворение свидетельствовало об исключительной одаренности мальчика, его вкусе, наблюдательности. Здесь были стихи о природе, стихи, посвященные войне, были поэмы на двести — триста строк. Мальчику трудно было сочинять самостоятельный сюжет для таких больших стихов, и он прибегал к помощи сказок Пушкина, Гримма, Перро. Но позаимствованный сюжет был только канвой, а характеристику действующих лиц, их поступки он рисовал по-своему, наделяя старые сказки жизнерадостным дыханием нового, советского времени.

Шурик хорошо знает восторженное отношение окружающих к его стихам. Но восторги маминых приятельниц и соседей по квартире не вскружили ему голову. Он так скромно расценивает свои успехи, что в школе, где он учится, даже не знают о его поэтическом увлечении. Мальчик хорошо декламирует. Еще четыре года назад он получил от городского Дворца пионеров книгу с надписью: "Отличному декламатору". Тем не менее на школьных вечерах "отличный декламатор" читает не свои сказки, а произведения Пушкина, Лермонтова, Тютчева.

Я спросил Шурика, как он сочиняет свои стихи. Шурик ответил:

— Я не сочиняю — я пишу то, что вижу.

И действительно, поэтические образы в его стихах очень выразительны.

Вот сценка, рисующая ночь в лесу из сказки "Красная шапочка", написанной четыре года назад:

А вот как выглядит подводный бал русалок из новой сказки "Морская царевна":

А вот стих, посвященный Дню Победы, написанный три года назад:

В нашей стране много одаренных ребят. Мы знаем талантливых малолетних музыкантов, шахматистов, математиков, художников. Хочется верить, что одаренность Шурика с годами разовьется еще больше, подкрепится жизненным опытом и принесет свои плоды.

1948 г.

г. Ленинград.

Годовалая Верочка подняла с пола мамин окурок и потянула его в рот.

— Дуся, отними! — крикнула из дверей соседка.

Дуся бросилась к дочери, подкинула ее к потолку, поцеловала и снова опустила на грязный, давно не мытый пол.

— Ничего, не страшно, — сказала она, — здоровей вырастет.

Соседка хлопнув дверью вышла из комнаты:

— Господи, и это мать!

Но на Дусю нельзя долго сердиться. Она то часами тетешкает свою Верочку, а то забудет накормить ее, выкупать. У женщины трое детей, а солидности никакой. Такой уж у человека беспечный характер.

И муж у Дуси под стать ей. Правда, голова у Николая Дмитриевича светлая, руки золотые. Николай Дмитриевич — шофер, в гараже его ценят, уважают.

— Николай Дмитриевич, посмотри… Николай Дмитриевич, посоветуй… Помоги.

И Николай Дмитриевич никому не отказывает. Добрая душа, он смотрит, советует, помогает… Давно бы быть Николаю Дмитриевичу механиком, если бы не один порок. Добрая душа любит выпить. По этой причине хоть и зарабатывает шофер Козлов хорошо, в его доме и голо и не всегда сытно.

Вот и сегодня Николай Дмитриевич отправился с работы домой не по прямой, а через базар и принес жене не мясо, а выпивку:

— Дуся, готовь закуску.

А когда речь заходила о выпивке, Дусю не нужно было приглашать за стол дважды. Дуся подняла бутылку на свет и сказала:

— Ой, сколько мути! Откуда она?

А Николай Дмитриевич и сам не знал откуда. Купил он эту бутылку, соблазнившись дешевкой, у кого-то из-под полы. Открыл пробку, понюхал. Запах сивушный, — значит, спиртное. А что цвет у спиртного грязный, не страшно ("Сам очищу!")

И пока Дуся резала хлеб, лук, варила картошку, Николай Дмитриевич пропустил на быструю руку содержимое бутылки через вату и уголь. Но содержимое не стало от этого чище. И не удивительно, ибо в бутылке был технический спирт, А спирт этот с ядовитыми примесями. Выпускается он не для питья, а для промышленных надобностей. Но чету Козловых это обстоятельство не остановило. Они сели за стол, наполнили стаканы. В это время из школы пришел шестиклассник Витя.