— Привет оперным реформаторам! Так это вы, значит, поставили "Евгения Онегина" в новой редакции?

"Реформаторы" переглянулись, покраснели, и кто-то из них сказал:

— Да, мы. Но мы больше не будем.

— Почему? — удивился Лисицын. — Горком просит вас в порядке подготовки к городскому фестивалю выступить со своим представлением в Доме культуры.

— А вы видели наше представление?

— Лично не видел, но мне рекомендовал его знакомый прораб из Жилпромстроя, а он человек со вкусом.

Но случилось так, что человек со вкусом тоже не видел представления.

— Мне хвалила его Агния Ивановна, артистка горэстрады.

А так как Агния Ивановна воздавала похвалы тоже с чьих-то чужих слов, то неудавшаяся «шутка» оказалась включенной в программу молодежного вечера явно по недоразумению. Студентам следовало отказаться от выступления в Доме культуры. А студенты не отказались.

— Неудачное представление! А так ли оно неудачно? — стали говорить тенора и баритоны. — Может, это кажется только профессору Васильеву.

И вот наступает день молодежного вечера. Зрительный зал полон. Действие только-только началось, а зрители уже в полном недоумении. Зрители видят на сцена знакомую семью Лариных и не узнают ее. Приезд Ленского и Онегина выглядел так:

Представление в Доме культуры продолжалось тридцать минут. И что только за это время не успели пережить несчастные персонажи оперы! Их заставляли петь не свои арии и не своими голосами. Танцевать фокстроты.

Водитель автобуса Полков, автор письма в нашу редакцию, не дождался конца представления и пошел к работникам Дома культуры, чтобы узнать, неужели им нравится то, что они показывают зрителям. А работники ругают Гошу Лисицына:

— Мы надеялись на его вкус, а он даже не видел того, что включил в программу.

— Я советовался с прорабом из Жилпромстроя, — сокрушенно говорит Гоша Лисицын. — Может, слышали, зовут его Григорий Александрович…

Если бы заведующий сектором культуры пришел за музыкальным советом не в Жилпромстрой, а к какому-нибудь из преподавателей того же института, то никакой ошибки не произошло бы. Преподаватель рассказал бы, как в действительности студенты ведут подготовку к республиканскому фестивалю молодежи. Педагогический институт готовит концерт из оперных отрывков. В том числе и из "Евгения Онегина". Причем настоящего, а не трансформированного. И поют в этом «Онегине» те же студенты, которых он, Лисицын, поставил сейчас в ложное положение перед зрителями.

— Но настоящий «Онегин» вряд ли заинтересовал бы Гошу Лисицына. И знаете, почему? — спрашивает автор письма в редакцию. — Настоящий «Онегин» — это "не фестивально".

"Не фестивально" — это новый термин из лексикона Григория Александровича и Агнии Ивановны.

Два года назад в Педагогическом институте был организован струнный квартет. В репертуаре квартета — Бородин, Чайковский, Шостакович. А Гоша Лисицын морщится. Он предложил включить в состав квартета два саксофона и барабан.

— Будете играть танцы. Танго, мамбо, блюзы.

— Зачем?

— Это "фестивально".

Мы не против нового термина, нужно только договориться о правильном понимании этого слова. «Фестивально» прежде всего должно значить — ярко, красочно, содержательно, хорошо и, конечно, со вкусом. Много оркестров будет играть на республиканском фестивале: симфонические, народные, духовые, джазовые. Десятки песен будет петь молодежь, сотни танцев танцевать, и все это с огоньком, весело. Но давайте предупредим Гошу Лисицына. Весело — это вовсе не значит «шиворот-навыворот», как пытаются убедить его недалекие советчики.

1957 г.

Для того, чтобы пересесть с транспорта общественного пользования в свою собственную машину, требуется немногое — желание и деньги. Желание стать автовладельцем у Бориса Ивановича Дороднова было давно, а деньги на покупку он собрал только два года назад. Собрал и сразу же отправился в магазин «Автомобиль». А там за огромной зеркальной витриной выстроились, поблескивая лаком, «Москвичи», "Победы", «Волги», семиместные лимузины. Борис Иванович осмотрелся, приценился и сказал продавцу:

— Я хочу купить машину.

— Пожалуйста. Если вы выбрали семиместный лимузин, то платите деньги в кассу, и мы сейчас же, как говорится, завернем, завяжем и выдадим вам покупочку.

— Семиместный? Ой, что вы! Зачем мне такая роскошь?

— А если не семиместный, то вам тогда придется встать в очередь.

А очередь была долгой. И это несмотря на то, что в последние годы магазин продавал в пять раз больше машин, чем прежде.

Борис Иванович не знал, что ему делать: ругаться или радоваться. Автомобиль — это не хлеб, не предмет первой необходимости. И если только в одной Москве свыше двухсот тысяч человек желает стать автовладельцами, то это хорошо. Значит, у широкого круга людей растут достатки. А что круг этот был и в самом деле широк, свидетельствовал он сам, Дороднов, рядовой токарь завода "Станкоконструкция".

"Придется поступить на курсы любителей, — подумал Дороднов. — Пока буду учиться, очередь и приблизится".

Борис Иванович поступил на курсы, через полгода окончил их. Но без практики учеба быстро забылась. Через год Борису Ивановичу пришлось поступать уже на курсы переподготовки, а его очередь все была где-то за горами. Токарь стал нервничать, ссориться с продавцами. И тут как-то при очередной размолвке его вдруг отзывает в сторонку какой-то незнакомец и шепчет:

— Для вас имеется машина.

Незнакомец выводит Бориса Ивановича из дверей магазина. И что же оказывается? Вдоль всего Спартаковского переулка и дальше, сначала по Первому, а потом и по Третьему Переведенским переулкам, стоят машины. Те самые, которые только вчера, позавчера красовались в магазине «Автомобиль». "Москвичи", «Победы», "Волги". И около каждой машины владелец. И каждый подзывает, каждый шепчет:

— Давай по рукам.

А цены на эти машины страшные. Борис Иванович. как услышал их, так и ахнул. Каждая в два — три раза выше государственной. А владельцы машин стоят и посмеиваются: не хочешь переплачивать, — стой в очереди.

Борис Иванович возмутился и решил вместе с другим автолюбителем, инженером того же завода Осиновым, спросить через газету «Правда» работников административных органов, почему они так нерешительно борются с автоспекулянтами. Наша редакция довела этот вопрос до сведения Прокуратуры СССР.

Прошел месяц, и вдруг вместо ответа авторы письма получают повестку с вызовом на допрос к следователю ОБХСС Бауманского районного отделения милиции Субботину. Причем вызов этот сопровождался угрозой: "В случае неявки вы будете подвергнуты приводу…"

— Почему допрос, почему привод? — возмутились авторы письма.

А вот, оказывается, почему. Прокурору следственного управления Прокуратуры СССР Митроновой не захотелось самой разбираться и отвечать авторам на сложный вопрос, и она предложила сделать это следователю районного ОБХСС. А следователь не стал проводить разницу между рабкорами и обвиняемыми и заменил разговор по существу письма непозволительным допросом.

— Ваши рабкоры не указали конкретных фактов, — оправдывался потом Субботин. — Вот ежели бы они назвали имена, фамилии.

Но дело было не в фамилии. Фамилии спекулянтов Субботин мог легко узнать, спустившись из своего кабинета в Бауманский или в один из Переведенских переулков. Но в том-то и беда, что органы милиции и прокуратуры вообще приняли за последнее время по отношению к автоспекулянтам линию полного непротивленчества. За примерами ходить недалеко

В нашу редакцию пришло еще одно письмо от автолюбителя. Но уже не из Москвы, а из Тбилиси. На этот раз об автоспекулянтах писал рабкор Кузнецов. Причем писал, указывая конкретные фамилии — Мирашвили и Тютюнова. Мы направили это письмо в Тбилиси. И вот вчера получили наконец ответ из трех пунктов. В первом пункте заместитель начальника городского ОБХСС пишет, что рабкор Кузнецов при его опросе ничего предосудительного о Г. И. Мирашвили и Г. А. Тютюнове сказать не мог. Во втором пункте Схиртладзе констатирует, что действительно за последние несколько лет Г. И. Мирашвили продал четыре машины и имеет пятую. А Г. А. Тютюнов продал шесть машин и имеет седьмую. И, наконец, в третьем, последнем пункте делается неожиданное резюме: факт спекуляции автомашинами со стороны Мирашвили и Тютюнова не подтверждается.