Друзья прощали Вере все ее ошибки. Они уже с трудом выполняли план и оставались после работы на час — другой в люльках, чтобы сохранить за собой место лучшей бригады доменного участка. Петраки готовы были сидеть в люльках по две смены кряду, лишь бы определить, к кому из них относится голубая нежность Вериных взглядов. Произошло то, что и должно было случиться: Петраки отдавали дань своей молодости. Оставалось только узнать, кто тот единственный, которого избрала Вера. А вот как узнать, если в этой девушке сосредоточилась не только прелесть, но и лукавство целого десятка женщин?

Вера знала все рассказы, связанные с дружбой Петрака-младшего и Петрака-старшего, и ей лестно было чувствовать себя единственным человеком, который смог бы, если захотел, расстроить дружбу этой неразлучной пары. Вера хотела, чтобы Петраки, привязанность которых вошла в поговорку, сами предложили ей выход из создавшегося положения.

Так прошла зима, но ни один из Петраков откровенно не заговорил с Верой о своих чувствах. Ребята часто уходили из барака порознь, поочередно гуляли по заснеженным тропам с любимой девушкой и расставались, так и не сказав нужного слова. Вера удивлялась нерешительности друзей. Она давно бы сама пришла к ним на помощь, если бы не девичья гордость.

Трудно себе представить, как долго могла продолжаться эта молчаливая борьба, но вот ледоход на реке Урале возвестил о приходе весны. Весной чувства влюбленных становятся острей и тоньше. И, очевидно, по этой причине Петрак-старший решил излить свою грусть в стихотворении. Это был наивный зарифмованный рассказ о девушке, у которой глаза бирюзовые, волосы шелковые, зубы жемчужные, а сердце каменное.

Это стихотворение поместили в газете "Даешь чугун!". И каждый из нас, кто читал его, жалел тоскующего бригадира и удивлялся упорству нагревальщицы. Прочел этот стих и Петрак-младший. Он долго бродил в этот вечер по берегу Урала, а когда вернулся в барак, то впервые сказал своему другу неправду.

— Я люблю Тоню, — сказал он, — Тоню из механического цеха и хочу на ней жениться.

Петрак-старший хотел вначале уличить своего друга в обмане, но потом обмяк и сделал вид, что поверил этому признанию. Петрак-младший оказался человеком упорным. Он решил не мешать счастью своего друга и проводил все вечера с Тоней.

Начальник строительства узнал обо всей этой истории и выделил в новом доме две комнаты, чтобы поселить в них обе пары молодоженов. Наши комсомольцы стали готовиться к веселой свадьбе. Мы достали столы и стулья, починили два клубных дивана и купили шесть горшков красной гвоздики. Кровати выписали из склада центральной гостиницы, и мы решили перетащить их к ребятам только в день свадьбы, которая была назначена на двадцатое мая.

Все шло как будто нормально. Петраки хотели даже собрать к двадцатому мая последний ярус каупера и все свободное время проводили в люльках. Вера и Тоня сделались неразлучными подругами и шили себе новые платья.

Наступил наконец день свадьбы. Весь барак, точно сговорившись, принес Петракам свои поздравления. Мы заставили друзей облобызаться, для того чтобы достойно проститься с последним днем старой, холостяцкой дружбы. Кто-то из монтажников вытащил из сундучка бутылку вина, и каждый из нас выпил по рюмке за счастье молодоженов.

Пока мы возились с бутылкой и перебрасывались шутками, Петрак-младший незаметно ушел на домну и, не ожидая нас, принялся за работу.

Он стоял на двух длинных болтах и, балансируя на сорокаметровой высоте, старался посадить последний лист каупера на место. Это было опасной акробатикой, которой иногда верхолазы-такелажники приводили в трепет инспекторов по труду и нагревальщиц. Петрак-старший полез наверх, чтобы образумить своего друга.

Но он не успел добраться и до половины лестницы, как лист, который устанавливал его друг, покачнулся, Петрак-младший потерял равновесие и сорвался вниз.

Когда мы прибежали к подножию каупера, Петрак-старший ползал у кровавой лужи и не подпускал врача к искалеченному телу товарища. Мы решили, что Петрак помешался. И когда он, плача, побежал за носилками, кто-то хотел остановить его. Но начальник строительства сказал:

— Пусть идет. Слезы облегчат ему душу.

На следующий день мы всем участком хоронили товарища. Петрака-старшего с нами не было. Только на третий день после несчастья Вера разыскала его у горы Дальней. Но Петрак не стал с ней разговаривать и ушел в поле. Вечером, когда мы заканчивали смену, Петрак явился на доменный участок. Он поднялся со старой своей нагревальщицей наверх, сам заклепал последний лист каупера и написал на нем имя своего друга. Эта надпись долго белела в небе, напоминая нам о большой любви и настоящей дружбе.

Вы спросите: что стало с Верой? Она до сих пор живет в Магнитогорске. Сначала она думала, что Петрак успокоится и вернется к ней. Но спустя полгода ожидание наскучило Вере, и она вышла замуж за инженера мартеновского цеха.

1931 г.

В девять часов господин Гартман поругался с бригадиром Банных. В десять он поссорился с инженером Тумасовым, и, наконец, за сорок пять минут до «шабаша» Гартман дал приказание немецким рабочим бросить монтаж и демонстративно ушел.

Гартман ушел, сильно хлопнув дверью, чтобы научить бригадира Банных с большим уважением относиться к установившимся традициям фирмы «КАСТ» и привычкам ее инженеров.

— Вы скажите им, — говорил Гартман переводчице, — что наша фирма вышла из того возраста, когда легкомысленные эксперименты увеличивают прибыли держателей ее акций Долголетняя практика фирмы «КАСТ» убедила нас, что топки котлов ее системы монтируются не менее шестидесяти дней и семнадцати часов. Менять свои правила мы не намерены, поэтому, если господин Банных и инженер Тумасов станут настаивать на более коротком сроке, мы вынуждены будем снять с себя ответственность за работу будущей электрической станции и не участвовать в монтаже котлов.

Девушка наспех перевела речь господина Гартмана «господину» Банных и побежала по мосткам догонять немцев.

Пока господин Гартман бушевал в котельной, господин Поляс кричал худенькому восемнадцатилетнему автогенщику Мордуховичу:

— Сумасшедшая страна, больные люди! Вы безответственно рискуете репутацией солидной фирмы «Бергман» и предлагаете ей несерьезные сделки! Вы требуете, чтобы мы смонтировали турбину на двенадцать тысяч киловатт за двадцать дней, когда турбина «Бергмана» с самого основания фирмы монтировалась по три — четыре месяца. Я монтировал турбины в Гамбурге, Берлине, Будапеште, Стокгольме! Монтировал их в готовых станционных зданиях, чистоте которых может позавидовать комната любой фрау из Нейкельна. Вы же имеете смелость заставлять нас сокращать сроки монтажа! И где? В здании вашей ЦЭС, в здании, которое не имеет крыши, фундамента и окон. Где вы видели, господин Мордухович, чтобы в машинном зале одновременно с монтажом турбины копали землю, лили в колонны бетон и сдирали над головой части старой опалубки? Турбина «Бергмана» не мясорубка, которую можно собирать на грязном столе рядом с немытой посудой и картофельными очистками, а инженер Поляс не мальчишка. Поляс, господин Мордухович, серьезный человек, и он не может согласиться на сроки монтажа, которые родились в не совсем здоровых головах ваших комсомольцев.

Конфликт назревал.

Господин Гартман, представитель фирмы «КАСТ», месяц назад прибыл на строительство. Поезд пришел в одиннадцать ночи. Несмотря на это, свежевыбритый Гартман ровно в восемь часов утра стоял перед столом начальника тепломонтажного отдела. Гартман впервые приехал в Советский Союз. Поэтому он очень сдержанно представился инженеру Тумасову и попросил проводить его на место работы.

По дороге к котельной немец ни разу не осквернил своих свежевыбритых щек улыбкой: зачем улыбаться в чужой стране, чужому человеку?

Только взобравшись по трапу в котельный зал, Гартман внезапным вопросом нарушил молчание: