Это небольшое поручение зародило в сердце молодого подхалима далеко идущие надежды.

'"А вдруг сестра уполномоченного — красавица, да к тому еще молодая, одинокая?"

И для того, чтобы произвести на эту красавицу благоприятное впечатление, сотрудник АХО забежал по дороге на станцию в парикмахерскую, опрыскал себя на скорую руку одеколоном «Фиалка» и рысью понесся дальше. И вот наконец на запасных путях он видит поезд. Подбегает к последнему вагону, поправляет галстук-бабочку и нежно стучит в дверь.

— Эльза Григорьевна, это я.

И вдруг в ответ вместо мелодичного сопрано слышится грубый, протяжный голос голодной, давно не доенной коровы:

— Ммму!..

Молодой подхалим был оскорблен в своих лучших чувствах. Ему взять бы плюнуть да уйти, а он поступил иначе: вызвал из управления грузовую машину и повез Эльзу к месту ее нового жительства. Само собой разумеется, корова была доставлена не в гостиницу (зачем срамить уполномоченного!), а на мельзавод, который находился в подчинении у этого уполномоченного. А директор мельзавода вместо того, чтобы выставить и поводыря и корову за ворота, немедленно очистил для коровы сарай и рапортовал по телефону Гридашеву:

— Все в порядке, Евсей Григорьевич!

Так с помощью подхалимов гридашевская авантюра долгое время держалась в тайне. Но вот подошел к концу отчетный год, и железнодорожники увидели, что у них дебет не сходится с кредитом. И не удивительно, ибо им никто еще не уплатил денег за провоз Эльзы из Барнаула в Саратов. Железнодорожники взяли и предъявили счет Гридашеву:

— Ваша Эльза ехала в отдельном вагоне, вы и платите двадцать пять тысяч рублей.

Гридашев — на дыбы:

— Не имеете права! Эльза — член семьи, сестра.

— У нас в инструкции про таких сестер ничего не сказано.

— Хорошо, считайте Эльзу не сестрой, считайте ее книжным шкафом. За провоз домашней мебели вы должны, согласно вашей инструкции, взыскать деньги не с меня, а с министерства.

Но Гридашеву не удалось сбить с толку, запутать железнодорожников.

— Домашнюю мебель, — возражали они, — возят не пассажирской скоростью, а «малой». Это стоит в двадцать пять раз дешевле.

Несколько лет между Гридашевым и железнодорожниками шел спор, кому платить за вагон. Наконец, железнодорожники передали тяжбу в суд. Гридашев понял, что теперь ему уже не выкрутиться, и стал звонить из Саратова в министерство:

— Помогите!

И Гридашеву помогли. Кто? Заместитель министра. Это он приказал работникам бюджетного отдела забрать из суда исковое заявление железнодорожников и оплатить проезд коровы из средств министерства.

Если бы гридашевская Эльза обладала даром речи, она, конечно, давно принесла бы свое коровье спасибо замминистру за его заботы о ней. Ибо только благодаря радению замминистра эта корова получила возможность, во-первых, совершить в скором поезде приятное путешествие за государственный счет. И, во-вторых, жить и благоденствовать на этот же счет все последние годы: сначала на кормах мельзавода, потом «Заготживсырья» и, наконец, "Заготсена".

Живет и благоденствует вместе с Эльзой и сам Гридашев. Его дом по-прежнему обрастает хозяйственными службами. Эльза, конечно, с ним. Она в таком высоком почете у Евсея Григорьевича, что в городе никак не разберут, кто же при ком состоит: корова при уполномоченном или уполномоченный при корове.

1953 г.

У всех мальчиков из их двора были папы. У Леши, Миши, Владика… И только Петин папа жил почему-то не дома, а в старом бабушкином альбоме. Петя часто бегал к бабушке посмотреть на своего отца. Раскроет, бывало, альбом и ждет, когда пожелтевшая фотографическая карточка оживет, улыбнется и заговорит со своим сыном. Но карточка молчала. Чтобы успокоить Петю, мама как-то сказала ему:

— Твой папа в командировке. Он скоро приедет.

После этого разговора прошел год, затем второй, а папа все не приезжал. Да Петин папа, собственно, и не собирался возвращаться назад, ибо уехал он не в командировку, как говорила мама: папа просто-напросто сбежал от своей семьи.

Петина бабушка была решительнее мамы, и она сказала внуку прямо, без обиняков:

— Ты маленький, забудь про своего отца. У него, у разбойника, нет ни совести, ни чести.

Но забыть про отца было не так-то легко. И хотя бабушка называла своего родного сына разбойником, этот разбойник чуть ли не каждую ночь снился Пете. Когда Петя подрос и научился писать, он сел и сочинил первое в своей жизни письмо, которое начиналось словами:

"Даргой папа…"

Почти в каждом слове этого письма было по две грамматические ошибки, а за каждой ошибкой стояла неподдельная тоска восьмилетнего мальчонки по своему родителю. Чтобы отправить письмо этому родителю, надо было указать на конверте адрес. А адреса не знали ни мама, ни бабушка. Тогда Петя пошел на почту и попросил доставить его письмо по ненаписанному адресу. Просьба была нелегкой, и почте пришлось призвать себе на помощь милицию. Целый год велись тщательные розыски Александра Трофимовича Станчука. Наконец он был найден. Работникам милиции казалось, что письмо от сына взволнует отца, разбередит уснувшие в нем родительские чувства. Но ничего этого не случилось. Александр Трофимович повертел письмо в руках, проверил, на какой бумаге оно написано: на толстой или тонкой, — затем свернул из этого письма цигарку и как ни в чем не бывало потянулся к огоньку:

— Разрешите прикурить?

Даже видавшие виды работники милиции возмутились таким бессердечным поведением отца. Эти работники попробовали пристыдить Александра Трофимовича. Не помогло. Тогда ему, как злостному неплательщику алиментов, был предъявлен иск. За три года Станчук задолжал сыну свыше пяти тысяч рублей.

— Пять тысяч?

И тут с Александром Трофимовичем произошла неожиданная метаморфоза. До этого два битых часа работники милиции говорили с беглым отцом о семье, сыне, и этот разговор никак не трогал его. Отец слушал и только поплевывал. Но достаточно было Александру Трофимовичу напомнить о деньгах, как из его глаз брызнули слезы.

— А вы не могли бы простить мне этот долг?

— Как простить?

— Да так. Хотите, я возвращусь обратно в семью?

— А вас разве примут?

— Примут. Жена не захочет, сын уговорит. Вы же помните, как нежно мальчишка называл меня: "Даргой папа…"

И сын, конечно, уговорил маму. Мама была женщиной слабовольной, и она разрешила мужу вернуться домой. И он вернулся, но ненадолго. Как только в милиции закрыли дело "О злостной неуплате алиментов", так Александр Трофимович немедленно собрал чемоданчик и отбыл в новую «командировку». На этот раз работникам милиции потребовалось уже не три, а четыре года, чтобы отыскать следы Станчука и предъявить ему новый иск.

Из глаз Александра Трофимовича снова брызнули слезы, и он снова стал просить прощения, и жена снова разрешила ему возвратиться домой. А через полгода Станчук, усыпив бдительность милиции, опять пустился в бега. И так повторялось несколько раз. И после каждого возвращения отца в семье Станчуков оказывалось прибавление. Сначала у Пети появился брат Володя, потом брат Виктор и, наконец, сестра Нина. Но никто из детей Александра Трофимовича так по-настоящему и не знал отца: как он выглядит, как говорит, какая у него походка. Старшие хотя бы смутно помнили своего отца по бабушкиному альбому, а младшие были лишены и этой возможности. Их блудный отец до того опостылел бабушке, что она как-то взяла и сожгла его фотографию.

— Пусть в доме ничего не напоминает детям этого разбойника.

Дети подрастали, начинали ходить в школу. А научившись грамоте, каждый из них садился писать письмо. Но уже не к отцу, а в милицию:

"Мы были бы рады не вспоминать об этом бесчестном человеке, да нашей маме одной трудно растить четверых детей…"

Дети искали отца, а он бегал из одного конца страны в другой. А концы были не близкие. Дальний Восток… Кубань… Казахстан… Башкирия… Попробуй найди его!