Какой же страшной была жизнь русского человека в рейхе, если русские дети соглашались на любое лишение, жертвовали всем: молодостью, здоровьем, — лишь бы не оказаться в числе невольников в доме фашистского господина!

Германский генеральный штаб охотился за рабами совсем не безвозмездно. Он получал с имперского правительства куртаж. Кейтель работал, как маклер, на этот счет между Заукелем и начальником генерального штаба был заключен специальный договор, в котором было точно оговорено, какой процент «рабов» Кейтель отправляет в рейх и какой оставляет для работы в армии. Посредником в этой чудовищной торгашеской сделке был рейхсмаршал Геринг. Геринг в специальном циркуляре определил, на каких работах Кейтель должен использовать русских. Вот один пункт из этого циркуляра:

"Русских надо использовать преимущественно на строительстве дорог… для работы по расчистке, для разминирования и для строительства аэродромов… Копать землю и дробить камни — это работа не для немцев, для этого есть русские".

Пользуясь этим распоряжением рейхсмаршала, солдаты выгоняли на разминирование дорог и постройку стратегических сооружений целые деревни вне зависимости от пола и возраста людей. Сотни тысяч человек погибли на этих работах. Даже среди оккупантов были такие, которых коробила геринговская жестокость. Но с такими разговаривал уже Гиммлер. Это ему принадлежат слова:

"Если кто-либо придет ко мне и скажет: "Я не могу строить противотанковые рвы с детьми или женщинами, это бесчеловечно, ибо они умрут", то я скажу: ты убийца своей крови".

Убийцей для них был тот, кто не убивал русского ребенка. Вот она, мораль Ирода.

А убивал не только Кейтель. Убивал и Заукель. Для этого Геринг предоставил Заукелю "неограниченные права и полномочия".

Как пользовался этим правом имперский уполномоченный по использованию иностранных рабочих, мы теперь знаем не только по рассказам этих рабочих, но и по памяткам и распоряжениям, написанным самим Заукелем. Это он, Заукель, в пылу циничной откровенности сказал несколько лет назад: "Из пяти миллионов иностранных рабочих, доставленных в Германию, добровольцев найдется очень мало". Но как ни тяжела была жизнь французов, датчан и бельгийцев в рейхе, положение советских людей было в несколько раз хуже. Для них Заукель сочинял специальные законы. Вот один из них, который предписывал -

"Восточных рабочих содержать в закрытых лагерях… под постоянной охраной часовых. Не делать никакой разницы между украинцами, кавказцами, армянами и так далее".

Заукель регламентировал даже смерть. Восточных рабочих было запрещено хоронить. Труп русского разрешалось только закапывать.

Заукель ввозил рабов для горнорудной промышленности, металлургических заводов и сельского хозяйства. Он поставлял рабов даже в виде подарков. Так, например, Заукель издал в 1942 году специальный приказ ко дню рождения фюрера об отправке "в империю для помощи немецкой крестьянке из восточных областей около 400 — 500 тысяч отборных, сильных и здоровых девушек". Полмиллиона человек в подарок! Такого не было ни у римских цезарей, ни у каннибальских князьков Занзибара. Полмиллиона! Трудно даже представить, сколько крови, материнских слез и загубленных молодых жизней стоил этот подарок Заукеля!

Генералы поставляли Заукелю невольников, распределяли же их гаулейтеры национал-социалистской партии. Фашистская партия в Германии была не только идейным вдохновителем рабства, но и организатором его. Областные руководители национал-социалистской партии являлись самыми ординарными агентами Заукеля. Каждый немец в Германии мог стать рабовладельцем, для этого ему нужно было только заручиться согласием местного комитета национал-социалистской партии и заключить с ним специальное соглашение. "Памятка рабовладельца" имела подзаголовок, из которого явствовало: "Издана генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы по согласованию с начальником партийной канцелярии".

Заключив такое соглашение, немец или немка отправлялись на рыночную площадь или к железнодорожной станции, куда доставлялись наши русские девушки, и начинали выбирать себе работниц. Это была унизительная процедура. Они щупали мускулы, смотрели девушкам в зубы, заставляли бегать.

Гитлеровец был для русской девушки не только хозяином и господином. Он по инструкции Заукеля осуществлял одновременно и полицейские функции. По этой инструкции "немец не мог жить с восточной работницей в одном помещении". Это касалось не только хозяев, но даже немецкой работницы. Последние "должны были быть во всех отношениях в привилегированном положении",

"Права на свободное время восточные работницы не имеют".

О каком праве можно было вообще говорить, если восточных работниц разрешалось бить розгами, кормить отбросами. "Русский неприхотлив, — предупреждал Геринг немецких хозяев, — поэтому его легко прокормить без заметного нарушения продовольственного баланса".

Русским запрещалось не только есть по-человечески, но и посещать рестораны, кино, театры и другие заведения. Не "разрешалось также ходить в церкви".

И, наконец, последний параграф в этой инструкции: "Восточные работницы… мобилизуются на неопределенное время".

Неопределенное время… Это означало навсегда. Рабство должно было быть экономической основой великой Германии. Поэтому не только теперь, но и во все будущее время русские матери должны были, по словам Розенберга, рожать невольников для рейха. Трудно поверить, что все это говорилось всего два года назад.

Наши матери спокойны сейчас за будущее своих детей. Они знают, что в их дом уже никогда больше не войдет гитлеровец, что ни один негодяй не посмеет больше назвать их детей рабами.

Матери растят детей и радуются их счастью. Дети — это счастье, это жизнь. И во имя этой жизни народы требуют от высокого суда сурового и справедливого возмездия к создателям фашистской империи рабовладельцев.

По англо-американской системе судопроизводства подсудимый, пока молчит, является подсудимым, но как только подсудимый заговорит, он становится уже свидетелем. Преступник приносит суду отдельную присягу и дает свои показания не со скамьи подсудимых, а со свидетельского пульта. Все это носит, конечно, условный характер, но такова форма.

Вчера защитник Штамер вызвал для допроса Германа Геринга. Геринг должен давать свидетельские показания по своему собственному делу. Все эти месяцы бывший рейхсмаршал сидел, закутавшись в одеяло. Фюрер № 2 (гитлеровцы нумеровали даже своих фюреров) боялся сквозняков и насморка. Как только была названа его фамилия, Геринг принял величественную позу. Он все еще думает, что на нем мантия фашистского владыки, хотя каждый видит, что это только обыкновенное тюремное одеяло. Помятый, неопрятный китель не обтягивает уже увековеченного карикатуристами геринговского брюха; все осталось в прошлом, все, кроме позы. Гитлеровцы всегда были комедиантами. Даже под охраной солдат Геринг продолжает разыгрывать спектакль. Правда, теперь фашистский Тартюф пытается выступить уже в новой роли — в роли обиженной богоматери. Но лирического сопрано явно не получилось, фальшивые ноты сильно подвели рейхсмаршала.

Два дня продолжаются показания Геринга. Два дня он отвечает на вопросы защитника. Но все эти вопросы являются только одной затянувшейся речью о благородной истории германского фашизма. Можно, конечно, поспорить, насколько удобным местом для нацистской пропаганды является скамья подсудимых в Нюрнберге, но нам объясняют: "Говорящий Геринг не подсудимый, а только свидетель".

Что же нового мог сказать «свидетель» Геринг? Если бы люди не знали Герники и Смоленска, то, находясь только в зале суда, можно было бы давно составить самую правдивую книгу об истории фашизма. Мы видели эту историю в фашистских документах, которые зачитывали нам обвинители. Мы слышали ее в свидетельских показаниях, мы, наконец, видели фрагменты из этой истории на экране в фильме, заснятом по приказу Гитлера. Мы знаем немало и о "благородных качествах" гитлеровской истории. Об этом говорили на суде бывшие узники Бухенвальда и Освенцима.