Хлудов теплее укутал горло пуховым шарфом. Он задумчиво смотрел на воду, из которой не вылезал три последних дня, и ему вспомнились смерзшиеся, окровавленные портянки, которые товарищи отдирали от его распухшей правой ноги.

Сегодня бригада работала без напряжения. Одна четверка комсомольцев живым конвейером подымала полные ведра наверх, вторая грелась у костра, а третья зачищала дно для бетонировки.

Вода в котловане стояла не выше двадцати сантиметров, так что голенища сапог оставались сухими. Надо было, конечно, подойти к ребятам, подбодрить их, но Хлудов не шевельнулся. Он даже не крикнул на рыжего бестолкового Ваську, который неизвестно для чего стал бить огромным ломом по дощатому основанию песчаной стенки. Васька мог сдвинуть затопленные доски и снова пустить подпочвенные воды в котлован.

Но Хлудов молчит. Он будет держать ноги в сухом месте, как советовал доктор. А Васька все еще орудует ломом. Вот еще какой-то дурак подходит к нему на помощь, и из-под приподнятой доски забурлил поток. Прорубь так быстро стала заполняться водой, точно все ключи мира устремились в этот с таким трудом отвоеванный котлован. Первым выскакивает из воды Васька.

— А лом? — хрипит Хлудов, подбегая к проруби.

Он ложится на лед, чтобы вытащить из-под доски проклятый лом, но рука уже не достает дна.

Хлудов делает нечеловеческие усилия, чтобы не закричать от боли, и медленно сползает в прорубь.

Сначала погружается одно плечо, потом другое, и наконец бригадир с головой скрывается под водой.

Хлудов нащупывает мешки с песком, упирается коленями в вязкое дно и вытаскивает лом наружу.

Доски садятся на свое место, и комсомольцы тащат под руки своего бригадира к пункту медицинской помощи. Тяжелый конец оледеневшего зеленого шарфа жестоко хлещет парня по зябнущему телу.

1931 г.

Они приехали к нам со строительства Сталинградского тракторного завода, и со дня их приезда на «Магнитку» Петраков почти никогда не видали порознь. Петраки работали в одной смене, в одной бригаде и сидели всегда на комсомольских собраниях рядом.

В январе, когда свирепые уральские ветры кружили по улицам рабочих поселков и конопатили барачные щели снежной пылью, Петраки не мерзли на койках, как мерзли мы. Они заворачивались в два одеяла, ложились на один матрац и спокойно спали до утра, согреваемые теплом своей дружбы.

Сталинградцы утверждали, что Петраки большую часть своей сознательной жизни провели вместе. Ребята заменили дружбой ласку родителей, которые погибли под белоказачьими саблями в дни гражданской войны. Они вместе попали в детдом и вместе убежали оттуда. В 1928 году друзья присоединились к артели смоленских сезонников и приехали в Сталинград.

Здесь Петраки приобрели квалификацию клепальщиков, здесь, в кузнечном цехе, они получили свое трудовое крещение и отсюда поехали в Магнитогорск с первой партией сталинградских комсомольцев.

Так два Петра за свою дружбу были прозваны Петраками и привезли свое новое имя к нам на стройку.

Начальник строительства, поднимаясь при ежедневном обходе на высокие леса второй домны, больше, чем где-либо, задерживался у горна сталинградцев. Петраки работали в эти минуты с удвоенной энергией, и нагревальщица едва успевала подносить им раскаленные заклепки, которые одна за другой становились на места в стальных листах доменного кожуха. Петраки вгоняли в пот нагревальщицу, стараясь поразить начальника строительства искусством пневматической клепки, а начальник удивлялся другому. Он смотрел на обветренные лица ударников и хотел найти правильное определение той силе, которая их соединяла.

Старший прораб доменного участка решил выдвинуть обоих сталинградцев: Петрака-старшего из бригадиров назначить мастером, а Петрака-младшего из подручных — бригадиром. В день опубликования приказа Петраки не вышли на работу. Начальник строительства, поднимаясь домну, в первый раз увидел горн сталинградцев холодным. Это было так невероятно, что начальник строительства спустился вниз, не закончив на этот раз своего обхода.

В одиннадцать часов утра секретарю комсомольского комитета прислали подсмену, и он поехал вместе с начальником стройки к баракам. Петраки укладывали свои вещи в чемодан, когда пришли гости.

— Что же это вы, друзья? — спросил секретарь комитета. — Бежите со стройки, как паразиты?

— Постой, Сережа, — сказал начальник строительства и, повернув Петрака-старшего лицом к окну, задал ему вопрос: — Ты, может, за своего друга обиделся? Если так, то напрасно. Я могу помочь тебе, и хоть такое выдвижение у нас не принято, но в виде исключения мы назначим твоего подручного мастером.

— Я не хочу быть мастером, — сказал Петрак-младший.

— И я не хочу, — повторил старший. — Мы не набивались на выдвижение.

— Вы что, хотите остаться в одной бригаде?

— Конечно, в одной.

— Нет, мы вашим капризам потакать не станем, — сказал секретарь комитета. — Это полнейшая анархия!

Петраки молчали. Тогда начальник строительства толкнул чемодан под койку и сказал:

— Я скажу старшему прорабу, что он ошибся. Вы, друзья, на выдвижение еще не годитесь.

Петрак-старший хотел что-то ответить, но его перебил Петрак-младший и, лукаво улыбнувшись, ответил:

— Это верно, не годимся.

— Врешь! — не удержался начальник строительства. — У вас у обоих золотые руки, а вы говорите: "Не годимся"! Но пусть будет по-вашему. Работайте по-прежнему в одной бригаде, а сейчас собирайтесь на домну.

Петраки быстро накинули спецовки и через полчаса уже разогревали горн. Вся смена смеялась над ребятами, друзей называли девками за то, что они отказались расстаться друг с другом. Но Петраки не обращали на это внимания. Они, как и прежде, работали вместе и, чтобы загладить свою вину перед прорабом, оставались после работы клепать сверхплановый «комсомольский» ярус.

В ноябре начался монтаж колошникового устройства, и Петраки перешли на клепку кауперов. В это время комсомольская организация перебросила много молодежи из подсобных предприятий на основные участки. К Петракам пришла новая нагревальщица. Это была сотрудница седьмой столовой, красивая голубоглазая брюнетка.

Все мы хорошо знали буфетчицу Веру. Она была лучшей волейболисткой в нашем поселке, и за ней числилось много вздыхателей. Если говорить откровенно, то сменный инженер послал Веру в бригаду сталинградцев только потому, что верил в их твердокаменную дружбу. Он надеялся оградить таким образом девушку, которая ему нравилась, от лишних поклонников.

Приход Веры в бригаду заставил сталинградцев задуматься над рядом новых проблем. Петраки первый раз в жизни сталкивались с такой красивой девушкой, поэтому подгонять ее бранными словечками, как это бывало с прежними нагревальщицами, считали неудобным. Кроме того, монтаж кауперов проводился на огромной высоте. Клепальщики должны были работать в подвесных люльках и не терять присутствия духа. Новая нагревальщица, хоть это ей и не хотелось показывать, не могла скрыть своей робости. Она боялась высоты и забиралась вверх по узкой лестнице зажмурившись.

Петраки заметили это в первый же день работы. И, чтобы избавить Веру от лишних подъемов и спусков, сами лазили вниз за коксом и заклепками. Друзья терпеливо учили Веру работе горновщицы. Они читали ей лекции о температурных кривых, рассказывали об экономных способах колки кокса (без мелочи и пыли) и часто становились у горна, чтобы показать все секреты равномерного нагрева заклепок.

Тяжело давалась Вере новая профессия. Она с трудом постигала правила своей несложной работы и делала много промахов. Ей хотелось быть искусной нагревальщицей. Она приглядывалась к работе горновщиц на соседних люльках и старалась подражать всем движениям сталинградцев. Но что делать, руки буфетчицы, привыкшие к приготовлению бутербродов, никак не могли справиться с тяжелыми кузнечными щипцами и с трудом ворочали их в горящем коксе. Иногда, в часы напряженной работы, кто-нибудь из Петраков зло оборачивался к горну, чтобы облегчить душу крепким словцом, и замолкал. Вера смотрела на парней так кротко и виновато, что самые сердитые морщины моментально разглаживались.