Воздух пронзил душераздирающий крик, прилетевший в открытую дверь.

Хозяйка и бровью не повела.

— Подумай над моим предложением! — крикнула она и вяло махнула рукой, когда я бросилась на улицу.

Я видела достаточно орущих пациентов, чтобы чувствовать разницу между воплями страха и криками мучительной боли. В этом возгласе явно слышалось и то и другое.

Я крутила головой в поисках кричавшего, и тут возглас снова раздался слева от меня, а за ним крики и плач ребенка. Я выхватила кинжал из ножен и понеслась со всех ног.

— Пожалуйста, не надо! Мой малыш! Мой малыш!

Голос женщины, жалобный, отчаянный, и детский плач слились в звук, от которого у меня стыла кровь.

Впереди клубы черного дыма стелились по земле и разворачивались неестественно медленными, намеренными движениями, словно обтянутые перчатками пальцы, тянущиеся к чему-то недосягаемому.

Нет, не клубы дыма — тени.

Еще один крик заставил меня подойти, и я притормозила у места, к которому ползли тени. Там женщина припала к земле, вытянув руки, чтобы заслонить маленького мальчика, который цеплялся за ее талию и истерично ревел.

Над ними возвышался жилистый мужчина, его блестящие золотистые волосы падали на перекошенное от ненависти лицо. На нем был дорогой пиджак цвета густой охры с пуговицами из слоновой кости, расстегнутыми, чтобы продемонстрировать белоснежную кожу на груди.

В темноте проулка его глаза сияли. Злые голубые глаза Потомка.

Размытые извивающиеся тени продолжали течь из его раскрытых ладоней. Разумная тьма окружила женщину и ребенка аркой из парящих ониксовых пиков.

Моя ладонь стиснула кинжал.

— Уйди с дороги! — зарычал на женщину Потомок. — И я сделаю все максимально быстро и безболезненно.

— Это же и твой ребенок! — Женщина не то плакала, не то умоляла его. — Как ты можешь быть так жесток к собственному сыну?!

— Этот полукровка вообще не должен был родиться! — изрыгнул Потомок. — Ты сама виновата: надо было прервать беременность сразу, как она наступила. Ты скрывала от меня ребенка четыре года, и теперь его кровь на твоих руках.

Женщина умоляла Потомка, по щекам у нее текли слезы.

— Давай я пойду к королю и попрошу снисхождения. Или уеду. Я увезу ребенка в Умброс, и ты больше никогда о нас не услышишь.

— Я не могу так рисковать. Моя семья веками добивалась положения при дворе. Мы наконец в числе Двадцати Домов, и я не позволю какой-то смертной шалаве и ее отродью разрушить все, за что мы боролись.

Яд из его голоса словно напитывал подконтрольные ему тени, делая их темнее и безжалостнее. Пальцы Потомка изогнулись, тени легли на них острыми концами.

Во мне ожил внутренний голос. Его магия пульсировала, как эхо сдерживаемого гнева.

«Борись!»

— С дороги, не то я убью вас обоих! — приказал Потомок.

— Разбежался! — рявкнула я, обнажая второй кинжал. — Отойди от них.

Потомок едва обратил на меня внимание и равнодушно махнул рукой:

— Уходи отсюда, смертная. Тебя это не касается.

— Еще как касается! — прорычала в ответ я.

Разумная и рациональная часть моего сознания схватила меня за подол, уперлась пятками и зашипела, что нужно прислушаться к совету Потомка и уйти. Тут не воинственные пьянчуги и не школьные задиры, с которыми я привыкла иметь дело. Тут Потомок. Помимо демонстрации, которую во дворце устроил принц, — она никак не шла у меня из головы, — вблизи их магию я прежде не видела.

Но разумность и рациональность — привилегия немногочисленных удачливых везунчиков, которые могут позволить себе закрыть глаза на несправедливость и уйти.

Людям из Смертного города — моим людям — удача не сопутствовала.

А я не могла просто уйти прочь.

«Тщательно выбирай битвы и врагов», — сказал мне отец.

Так вот, я выбрала эту битву. И я выбрала этого врага. Я решила, что не позволю еще одному ребенку погибнуть от рук Потомка.

Если поплачусь за это жизнью, значит, так тому и быть.

«Борись!»

Я опустила подбородок и двинулась к Потомку.

Сперва он поднял кулак — тени у моих ног удлинились и, став похожими на стальные прутья, преградили мне путь. Я выругалась, отшатнулась, моя рука застыла в воздухе. Голос стек в кончики пальцев и потянул ладонь вперед, наполнив меня пугающей тягой прикоснуться к странной темной материи.

— Это последнее предупреждение! — гаркнул Потомок.

Женщина обратила ко мне красные, полные слез глаза, в которых погасла последняя надежда.

— Спаси моего сына! — взмолилась она. — Пусть я умру, но прошу тебя, спаси его!

Я замерла, внезапно узнав ее. В день исчезновения моей матери она помогла мне — отвлекла гнавшихся за мной мужчин, чтобы я спаслась. Вполне возможно, что в тот день она спасла мне жизнь, а теперь ее судьба была в моих руках.

Потомок взревел, выбросил руки вперед, и кольцо черных как ночь шипов сомкнулось, а уши полоснул крик невыносимой боли. Темные стрелы вонзились женщине в плоть, превратившись в алые брызги на ее теле. Раны разрастались, разрастались и разрастались, кровь несчастной текла на землю каскадом крошечных водопадов.

Я крикнула ему, чтобы остановился, и потянулась к прутьям. Они затрещали, когда я приблизилась, крошечные колючки устремились к моей руке, заставляя отстраниться.

Но пусть я не могла пробиться сквозь прутья, мои кинжалы могли. Я замахнулась и швырнула один из двойных клинков, тщательно целясь в небольшую брешь в обсидиановой клетке.

Сердце запело, когда кинжал попал в цель. Кончик ткнулся в мягкую ткань горла Потомка, прямо над яремной веной — такая рана обрывает жизнь за секунды.

При мысли о том, что Потомок погибнет от моих рук, по телу растеклось холодное, тяжелое онемение, прежде скрытое глубоко под страхом. Не грусть, не сожаление, а мрачное принятие, от которого все мои драгоценные принципы показались далекими и чужими.

Но так же быстро оно сменилось отчаянием. Нож упал на землю, не оставив и царапины.

Мои кинжалы — мои никчемные, дешевые, богами проклятые кинжалы — не могли пронзить кожу Потомка. С таким же успехом я могла бы попробовать насмерть закидать его галькой. Атака получилась такой жалкой, что Потомок даже не повернулся в мою сторону.

Я в ужасе на него взирала.

— Боги, спасите меня, пожалуйста! — рыдала женщина, цепляясь за шипы в тщетной попытке их отодрать.

Появилось второе кольцо шипов и вонзилось ей в горло. Кровь проступила на всей ключице и потекла вниз по груди, словно ужасное ожерелье с рубиновыми подвесками.

Я перехватила взгляд испуганных голубых глаз рядом с безвольно оседающим телом женщины. Мальчик был слишком маленьким, чтобы понимать, что происходит, но он понимал, что его маме плохо, и испугался, не зная, что делать. Я тоже не знала, и это убивало меня. Я не могла добраться до мальчика, не могла спасти его мать, не могла остановить его отца. Как бы я ни бахвалилась, изображая самоуверенность, как бы дерзко ни грозила Потомкам с утра до ночи, в итоге я оказалась очередной слабой, никчемной смертной.

Когда я рухнула на колени, отчаянная идея пробилась сквозь толщу моей боли. Кинжал, который подарил мне Брек, — якобы достаточно острый, чтобы пронзить кожу Потомка. Может, просто может…

Стараясь действовать незаметно, я вытащила кинжал из ножен у себя на бедре.

Мужчина резко вытянул руку вперед. Шипы, пронзившие тело женщины, вытянулись, подняв ее в воздух. Он махнул рукой — и несчастная полетела через проулок и ударилась о толстую каменную стену.

От отвратительного треска я вздрогнула. Звук ломающейся кости я не спутаю ни с чем. И когда наконец набралась смелости посмотреть, я заглянула в пустые, остекленевшие глаза трупа, который больше ничего не видел.

«Борись! — потребовал голос. — Борись!»

Из груди вырвался рык:

— Ты убил ее, гребаное чудовище!

Потомок меня не слышал. Его внимание было полностью сосредоточено на следующей мишени.

Отчаянно жестикулируя, я подзывала мальчика. Если он отойдет, а я сделаю удачный бросок…