— Почему ты согласилась? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь сохранить ровный, нейтральный тон. Я никогда не покажу ей свою боль. Больше нет.

— Потому что любила его. Очень. Он был тем самым. Джентельмен, добрый и любящий. С ним я чувствовала себя в безопасности. Цельной. — Тень грусти омрачает её черты. — Я никогда не видела её такой. Но, с другой стороны, она никогда не говорила со мной об отце. — Так что я сдалась. И какое-то время даже была счастлива. Обманывала себя, думая, что тоже этого хочу. Что наш ребёнок сблизит нас. Что ты свяжешь нас навсегда. На самом деле ты только отдалила нас.

Капля пота скатывается по спине, а в груди ноет, будто сердце распухает от боли.

— Почему?

— Потому что он любил тебя больше, чем меня. — Мать пожимает плечами. — Ты стала центром его вселенной. Он уделял тебе всё своё внимание. Если ты хныкала ночью, он вставал и укачивал тебя, пока ты не засыпала. Ты заняла моё место, и я не могла тебя простить. — Её глаза наполняются слезами, но она смахивает их. — А потом он, блять, умер! Разбился на мотоцикле, оставив меня одну с тобой, монстром, укравшим мужчину, которого я любила. Его не стало, а мне вынесли приговор — заботиться о ребёнке, которого я даже не хотела. Я ненавидела тебя с того момента, как увидела, как он на тебя смотрит, как заботится о тебе. Ты проклятие, Изабелла.

Кивнув, собираюсь с мыслями. Такое редко, но бывает. Матери испытывают ревность к своим детям из-за их связи с отцами. Обычно со временем это проходит; мой отец умер до того, как это случилось, до того, как у неё появился шанс увидеть, что я не разрывала их, а связывала навсегда. Она могла бы полюбить меня. Может, со временем так и произошло бы, но эта возможность умерла вместе с отцом, и вместо этого я стала символом всего, что она ненавидела. Всего, чего она никогда не хотела.

— Мы могли бы поддерживать друг друга. Могли бы справляться с ударами судьбы вместе, бок о бок. Я могла бы дать тебе ту любовь, которой ты жаждала после смерти папы. Могла бы заполнить пустоту в твоём сердце, — шепчу, не отрывая от неё взгляда. — Вместо этого ты оттолкнула меня и позаботилась о том, чтобы я никогда не чувствовала себя любимой. По крайней мере, тобой.

Я получила то, за чем пришла. Душа ноет, запятнанная её правдой, искалеченная годами её насилия, и сдержать слёзы трудно. Но в то же время я чувствую облегчение. Это не моя вина. Я не была ужасным ребёнком. Её собственные ожидания сделали её такой. Её эгоизм, высокомерие и желание быть самой важной в жизни моего отца не позволили ей полюбить собственную дочь. И эта ненависть сильнее обычной. Она хочет, чтобы я исчезла навсегда... и пришло время исполнить её желание.

Встаю и встречаю её взгляд. Физической стены между нами нет, но она будто есть. Огромная, ледяная, сложенная из её невежества, усиленная эгоизмом и злобой. Она больше меня и её, больше нас, и впервые в жизни я благодарна за неё.

— Мне жаль, что ты не смогла увидеть, как сильно мы нуждались друг в друге. Мне жаль, что ты считаешь меня проклятием. Мне жаль, что ты не нашла в своём сердце ни капли любви ко мне. Так долго я надеялась, что ты заметишь меня, может, полюбишь. — Делаю шаг вперёд, нависая над ней. — Но больше я не буду тебе мешать. Мне не нужен этот дом и ничего от тебя. Мне нужно, чтобы ты оставила меня в покое. Как только я уйду, заблокирую твой номер. Это лучшее для нас обеих. Прощай, мама.

Иду к входной двери в полной тишине. Мать не произносит ни слова, даже не шевелится. Так даже лучше. Выхожу на улицу и позволяю солнечному теплу утешить меня. Это эпилог трагической истории взросления, которую я больше никогда не перечитаю. Хватит.

Сажусь в машину и смотрю прямо перед собой. Молча, Ксандер заводит двигатель, берёт мою руку и трогается с места, не отрывая глаз от дороги. Но когда он останавливается на первом же красном свете, я срываюсь. Слёзы застилают глаза, а тело дрожит. Я чувствую себя разбитой, опустошённой.

— Что я могу для тебя сделать? — спрашивает он мягко. — Скажи, пожалуйста. Детка...

— Мне...просто нужен ты, — лепечу сквозь рыдания. — Отвези меня домой, пожалуйста.

— Конечно. Я сделаю для тебя всё. — Он сжимает мою руку.

Достаю телефон из сумочки и дрожащими пальцами блокирую номер матери.

Закрываю приложение, и тут появляется уведомление из Instagram. Это личное сообщение. Нахмурившись, открываю его. Оно от приватного аккаунта с закатом в профиле. В сообщении только изображение. На экране появляется фотография меня и Ксандера с надписью «шлюха» на моём лице.

Боже, надо было довериться интуиции несколько месяцев назад. Мгновенно блокирую аккаунт, удаляю сообщение и бросаю телефон в сумку.

Закрыв глаза, откидываю голову назад. Завтра будет лучше. Если нет, то послезавтра. Так и должно быть. Я поставила точку в отношениях с матерью и теперь могу двигаться дальше. Пусть ненавидит меня; мне уже наплевать. Я чувствую себя свободной.

— Попробуй отдохнуть, детка. Я отвезу тебя домой.

— Я люблю тебя, Ксандер, — бормочу я, веки становятся тяжёлыми.

— Я тоже люблю тебя, детка.

Это последнее, что я слышу, прежде чем проваливаюсь в сон.

ПЕРЕЕЗЖАЙ КО МНЕ

КСАНДЕР

Октябрь

Я обожаю просыпаться рядом с ней, видеть, как она всё ещё погружена в глубокий сон. Люблю наблюдать за ней — насколько она безмятежно прекрасна, как мягки и нежны её черты, как тепла и шелковиста её кожа.

Она идеальна для меня.

Мой взгляд скользит к её животу, где моя футболка задралась, обнажая кожу.

Я хочу однажды стать отцом и не могу представить детей ни с кем, кроме Беллы. Она так нежна, заботлива и так переживает за близких. Могу поручиться: она будет потрясающей матерью. Чёрт возьми, я хочу надеть кольцо на её палец. Хочу, чтобы весь мир знал, что она со мной. Но сейчас не время. Всё ещё слишком хрупко между нами.

— Который час? — шепчет она.

— Девять, кажется. — Я придвигаюсь ближе и притягиваю её к себе. — У меня ещё часа два перед выходом.

— Жаль, что ты не можешь остаться дома со мной и Мило. — Она прижимается ко мне, обвивая руками мою спину и уткнувшись лицом в грудь. — Это так приятно…слишком приятно.

— В смысле, не хочется вылезать из постели? — Моё низкое бормотание заставляет её вздрогнуть.

— Угу. — Она покусывает мою ключицу, медленно продвигаясь к горлу. — Ты словно дом.

Моё сердце бешено колотится. Боже правый, как мне сохранять спокойствие, когда она говорит такое? А её губы на моей шее? Она медленно убивает меня.

— Потому что я и есть твой дом, как и ты — мой. Я никогда не чувствовал такого покоя нигде, кроме как с тобой. Дом — это там, где ты.

— Мы облажались, Александр Уокер. Ты это понимаешь?

Через мгновение она уже на спине, а я склоняюсь над её прекрасным лицом.

— Если под «облажались» ты имеешь в виду, что мы безумно влюбились друг в друга и это навсегда, то да, мы облажались.

— Именно это я и имею в виду. — Она приподнимается и касается моих губ самым нежным поцелуем. — Я не спала так хорошо уже несколько дней.

— Ну, твои условия были довольно строгими, если уж на то пошло. — Смеясь, я откатываюсь от неё. — Никакого секса. Только обнимашки.

— То есть я тебя интересуешь только потому, что наш секс сносит крышу? — Она поворачивается на бок, пряча руки под подушку.

— Только сносит крышу? Я бы добавил: уникальный, страстный, незабываемый.

Она делает фальшивое недовольное лицо.

— То есть всё сводится только к сексу?

Я притягиваю её к себе, усаживая верхом на мои бёдра. Моё тело разогревается при виде её в моей футболке, сердце бьётся сильно и ровно.