Моя женщина. Моя, мать его, собственность.

Я едва удержался, чтобы не сорвать с неё это платье прямо здесь, у дверей, и не доказать всем, кто она. Внутри всё рвалось на части от желания и ярости одновременно.

Илья стоял чуть поодаль. В чёрном костюме, в маске в виде полумаски венецианского стиля, со своим вечным наглым видом. Казалось, что он не шёл на войну — он шёл на приём, где будет развлекаться, пока мы с Евой держим оборону.

Охранник перегородил нам путь. Огромный, лысый, с лицом кирпичом.

— Приглашения.

Илья первым протянул три карты. Его улыбка была настолько самодовольной, что я захотел врезать.

— Вот, дружище. Всё как надо.

Охранник взял, внимательно посмотрел. Тишина повисла на несколько долгих секунд. Моё сердце билось глухо, как барабан. Если нас раскроют здесь — всё закончится, даже не начавшись.

Он вернул карты, чуть склонил голову.

— Можете проходить.

Я взял Еву за руку, крепко, так что костяшки побелели. Провёл мимо охраны, не отпуская ни на секунду.

Внутри пахло грехом. Дым, вино, духи, секс. Музыка — глухие удары баса, от которых дрожали стены. Люди в масках, в костюмах и платьях, слишком дорогих и слишком откровенных. Смех, стоны, шёпоты.

Ева прижалась ближе. Я почувствовал её дрожь, и сам сжал челюсти.

— Держись рядом, малышка. — Я наклонился к её уху, мой голос был хриплым, чужим даже для меня. — Если кто-то посмотрит на тебя дольше секунды — я вырву ему глаза.

Она молча кивнула.

Мы двинулись дальше вглубь. Каждый шаг был словно провал в чёртову бездну.

Обстановка — не клуб, а извращённый театр. Красный свет из-под потолка лился, как кровь. По стенам — зеркала, отражающие людей в масках, их тела, сцены, которые нормальный человек не выдержал бы смотреть.

На диванах — женщины в слишком дорогих платьях и мужчины в костюмах, их руки под тканью, их голоса срывающиеся в стоны. В углу двое трахались прямо на глазах у всех, и никто даже не пытался прикрыться. На сцене, в центре зала, шёл какой-то извращённый аукцион: девушку в кандалах показывали толпе, как лошадь, а мужские голоса перегоняли друг друга ценами.

Ева резко отвернулась, уткнулась в моё плечо. Я сжал её руку так сильно, что она охнула.

— Не смотри. — Моё горло обожгло, слова вышли хрипом. — Ты сюда пришла не для этого.

Но внутри всё кипело. Я бы вырвал сердце каждому ублюдку, кто хоть пальцем тронул тех, кто был на той сцене.

Я искал глазами Фёдора и Савелия, но заметил другое.

Илья.

Ещё секунду назад он шёл рядом — ухмылялся, кидал свои идиотские реплики. Но теперь его не было.

— Чёрт, — процедил я сквозь зубы, обводя взглядом толпу. — Где он?

— Что? — Ева дёрнулась.

— Илья. Исчез.

Я проклял всё на свете. В этом логове он мог уйти куда угодно — и чёрт его знает, вернётся ли.

Ева вцепилась в мою руку, глаза под маской блестели страхом.

— Ты думаешь, он…

— Думаю, что этот ублюдок играет в свою игру, — рыкнул я. — И если он подставит нас — я сам сверну ему шею.

Мы пробирались сквозь толпу. Музыка долбила так, что гул от неё шёл прямо в кости. Люди в масках смеялись, шептались, стонали. Еву прижимало ко мне, и я чувствовал её дрожь всем телом.

Я искал Илью, но вместо него столкнулся плечом с кем-то.

— Смотри куда идёшь, — прохрипел я и вскинул глаза.

Чёрная маска, строгий костюм, уверенный взгляд, от которого веяло холодом и властью.

Фёдор Астахов.

Моё сердце ударилось так, будто сломало рёбра. Он стоял прямо передо мной. Мать его, в двух шагах.

Я наклонил голову чуть ниже, чтобы маска прикрывала лицо, и притянул Еву ближе, будто хотел поцеловать её в висок. Если он узнал бы её… если он узнал бы меня… конец.

Но Фёдор был чем-то занят. Его взгляд скользнул мимо, будто мы были просто частью толпы. И уже в следующее мгновение он пошёл вперёд, отталкивая людей с дороги.

— Идём, — прошипел я Еве, и мы двинулись следом, держась на расстоянии.

Он уверенно шагал через зал и остановился у другого мужчины. Маска закрывала половину лица, но глаза… Господи, эти глаза. В них не было ничего человеческого, только пустая, звериная жажда.

Савелий.

Я узнал его по одному взгляду. Даже если бы этот ублюдок был в мешке с прорезями, его сука-придурошная манера смотреть сквозь людей всё равно выдала бы его.

Фёдор что-то сказал ему, и они оба рассмеялись — коротко, жестко, как палачи перед казнью.

Я сжал руку Евы так, что она вздрогнула.

— Вот они, — прошипел я ей на ухо. — Два ублюдка. Живые и рядом.

— Давай подойдём ближе, — выдохнул я, не сводя глаз с ублюдков.

Ева вцепилась в мою руку.

— Ты уверен?

— Если хотим услышать, о чём они пиздят, — у нас нет другого выбора.

Она кивнула, и мы двинулись к бару. Толпа гудела, смех, музыка, стоны — всё сливалось в одно чёртово месиво. Я завёл её вперёд себя, прижал к стойке так, чтобы с нашей стороны это выглядело, будто я вдавливаю её в дерево от желания.

Она вскинула на меня глаза, и я не дал ей ничего сказать — накрыл её губы своими.

Поцелуй был жёсткий, яростный. Не игра — огонь, который вырывался изнутри. Я чувствовал, как она дрожит, но отвечает мне, и это делало меня ещё более безумным.

Я развернул её к себе, пальцы вцепились в её бёдра, подняли чуть выше. Она обвила меня руками за шею, и со стороны мы были той самой парочкой, что сгорает от страсти, не замечая никого вокруг.

Но я замечал.

За её плечом — Савелий, его мерзкая ухмылка. Рядом — Фёдор, серьёзный, холодный, как всегда. Их голоса гулом пробивались сквозь шум, и я ловил обрывки слов.

— …партия прибудет через три дня…

— …купцы заплатят вперёд, как обычно…

И вдруг к их голосам примешался третий — женский. Лёгкий, звонкий, слишком знакомый.

Я почувствовал, как Ева в моих руках дёрнулась, будто её ударили током.

— Кира… — прошептала она мне в губы так тихо, что никто больше не мог услышать.

Я сжал её сильнее, не давая обернуться. Только слушать.

— Ну что, Кира, — голос Фёдора был хриплый, насмешливый, — ты нарыла ещё информации о нашей Евочке? И этом придурке Викторе?

Я ощутил, как дыхание Евы сбилось. Она хотела сорваться, но я держал её так, что она не могла двинуться.

— Да, — ответила Кира. Её голос… я видел, как Еве больно его слышать. — Но я всё ещё не понимаю, зачем она вам нужна. Тут, — она хихикнула, — везде, даже в клубе, столько красивых девчонок. Зачем именно она?

Я услышал, как Савелий засмеялся. Смех был мерзким, липким, от которого хотелось сломать ему челюсть.

— Не твоего ума дело, малышка. Тебе платят — ты работаешь. Вопросы — лишние.

— Но я всё же не зря трачу ваше время, — Кира понизила голос, и я почти видел её самодовольную ухмылку. — Я подкопала кое-что на Виктора. Немного криминала, старые дела, которые он думал, что похоронены. Если это достанет пресса или конкуренты — ему конец.

Фёдор коротко кивнул.

— Неплохо. Это нам пригодится.

— А Ева? — протянул Савелий, и в его голосе было то самое звериное любопытство, от которого у меня внутри всё рвалось на части. — Где она сейчас? Чем дышит, чем живёт?

— Ничего нового, — ответила Кира так легко, будто говорила о погоде. — Всё так же спит с этим Вадимом.

Я почувствовал, как Ева в моих руках напряглась так, что её ногти вцепились мне в плечи. Она замерла, будто земля ушла из-под ног.

— Вадим, значит… — Фёдор протянул имя холодно, с намёком, и я почувствовал, как у меня внутри рванула ярость.

— Ага, — продолжила Кира, её голос стал ядовито-сладким. — И, судя по тому, что я видела, она держится за него. Даже слишком. Тебя, Савелий, — она усмехнулась, — похоже, видеть рядом вообще не хочет.

Воздух словно стал тяжелее.

Савелий расхохотался — громко, мерзко, так что у меня по коже пошёл холод.

— Вот сучка, — протянул Савелий, и в его голосе было столько липкой похоти, что я готов был перегрызть ему горло прямо здесь. — Думает, что нашла себе защитника? Ха. Посмотрим, что она скажет, когда после свадьбы я возьму её так, как захочу.