Сердце забилось часто-часто, во рту стало сухо. Быстро допив своё пиво, Мавна торопливо встала.

– Ты куда это? – строго спросил Илар.

Не ответив, она прошла мимо Наирчи с цимбалами, обогнула танцующих, чуть не столкнувшись с особенно ретивой парочкой, и бесшумно опустилась на последний незанятый стул в кабаке.

– Я боялась, – сказала она севшим голосом.

Смородник вздрогнул – слишком задумчиво вглядывался в танцующих и, наверное, правда не заметил, как она подкралась. На его лице проступило удивление, смешанное с облегчением, и Мавна чуть не расплакалась, глядя на него: живой, целый, такой же, каким она его запомнила, – только ещё лучше.

– Не стоило, – ответил он и слегка улыбнулся.

Мавна положила руки на стол – так, чтобы мизинцем дотронуться до пальцев Смородника. Он, поколебавшись пару мгновений, накрыл её кисть своей ладонью, и от тепла его руки по коже побежали крупные мурашки, а в животе разлилась приятная согревающая дрожь.

Всхлипнув, Мавна порывисто обняла его и уткнулась лицом в шею. Хотелось замереть так надолго – пока не настанет рассвет, пока всех не выгонят из кабака, пока не успокоится бешено колотящееся сердце, но Смородник хмыкнул:

– Давай выйдем. Твой брат смотрит.

Оторвавшись, Мавна обернулась и увидела, что Илар и правда выглядывает поверх головы Купавы и хмурится, силясь разглядеть, куда делась Мавна.

– Давай, – согласилась она, украдкой вытирая слёзы тыльной стороной запястья.

Смородник взял её за руку, крепко переплетя их пальцы – впервые в жизни, и осторожно провёл к выходу, закрывая собой от особенно развеселившихся празднующих. Когда они проходили мимо Илара с Купавой, Мавна махнула им рукой. Илар сразу расслабился и откинулся на спинку стула, но Купава схватила его за локоть и со смешком утащила танцевать.

Улица дохнула на Мавну прохладным ночным ветром, чистотой звёзд и запахами цветов, спящих по дворам. Она потянула Смородника за угол, во дворик между домами, и остановилась.

В висках стучало. Она столько ждала этого мгновения и до холодеющих ладоней боялась, что оно никогда не наступит, а сейчас растерялась и совсем не понимала, что делать, – просто смотрела во все глаза.

Даже в полумраке летней ночи, освещаемой фонарями, она не могла не заметить новую рубаху – охристую с чёрной вышивкой: по вороту и рукавам переплетался узор из веток. Смородник стоял напротив, чуть склонив голову, и тоже молча смотрел на Мавну – каким-то странным взглядом. Выдохнув, Мавна решила, что пора что-то сказать.

– Я боялась, что у тебя оба глаза станут белыми.

Смородник ухмыльнулся – не едко, как обычно, а мягко.

– Белые глаза только у тех, кто убивал искрой много людей. Я этого не делал. Лишь отпустил болотные души.

В груди резко закончился воздух. Мавна думала: если она обнимет его снова – это будет слишком? А если скажет глупость? Уже, наверное, сказала. А если…

– Мне нравится твоя бровь, – тихо произнесла она и, ненадолго замявшись, протянула руку, проводя пальцем по белым волоскам. Смородник чуть подался навстречу её руке. Мавна тут же смутилась. Хотелось бы сказать что-то большее, что-то красивое и глубокое, но уж что сказала, то сказала. Назад не вернёшь. Дурочка.

– А мне – твоё всё, – ещё тише отозвался Смородник.

Он подхватил её и усадил на одну из бочек, которые стояли вдоль стены кабака, и зарылся лицом в волосы. Мавна хотела смущённо отстраниться: от неё же наверняка ужасно пахнет кабацкой едой и свечным дымом, а ещё и пивом… Да и этот вырез на платье, от которого весь вечер и без того было стыдно. Но не смогла. Подняла руки и сомкнула на затылке Смородника, мимолётом отметив, что его волосы сейчас гораздо мягче, чем были, и косицы переплетены по-новому, более тщательно. Скользнула ладонью по шее – наконец-то от укуса упырицы остался всего лишь небольшой шероховатый след вместо незаживающей раны.

Она чувствовала тёплое дыхание на своей шее – приятное до дрожи. Мавна подалась вперёд, чтобы быть ещё ближе. Руки Смородника обвили её талию – сперва едва касаясь, а потом, почувствовав, что Мавна сама прижимается теснее, стиснули крепче. Мавна уткнулась лицом ему в грудь, в мягкую ткань рубахи. Голова приятно кружилась: от облегчения, от радости, и от Смородника пахло так по-особенному терпко, пряно и горько, стеблями полыни, листвой прибрежных кустов, сухими травами, дымом и пылью далёких дорог.

Подняв голову, Мавна положила ладони ему на плечи, вглядываясь в лицо. Заметила только ссадину у виска – а так всё, к счастью, осталось прежним. Она легко, едва касаясь, провела пальцем по его лбу, через бровь с белой метиной, по горбинке на носу и, чуть задержавшись, опустила палец на губы. Смородник смотрел на неё затуманенным взглядом, в котором не было привычной озлобленности или напряжения. Его руки поднялись выше по её талии, он склонил лицо, и Мавна почувствовала его дыхание уже на своих губах.

– А у нас в деревне за такое носы ломают, между прочим! – раздался совсем рядом грозный голос Илара.

Мавна встрепенулась и спрыгнула с бочки, суетливо поправляя платье и волосы. Щёки горели, кровь шумела в ушах.

Смородник резко развернулся, сжав кулаки, но, увидев Илара, опустил плечи.

Мавна во все глаза смотрела, как они дружески хлопают друг друга по плечам и улыбчиво здороваются, правда, улыбка Смородника была чуть натянутой.

Илар склонился над Мавной, и она поняла, что от него пахнет той самой чёрной настойкой из трав.

– Сестрица, не ожидал от тебя!

Мавна опустила глаза, перебирая в уме всевозможные слова оправданий, но Илар прошептал ей уже на ухо:

– Да шучу я, хороший он парень, особенно если поспокойнее станет.

Откуда-то выскочила возмущённая Купава и с ворчливыми причитаниями увела Илара, на ходу подмигнув Мавне.

Дворик снова опустел, только слышалась музыка, голоса и взрывы хохота из кабака. Сердце Мавны продолжало колотиться слишком сильно – наверное, даже были слышны его глухие удары. Она мягко взяла Смородника за руку и увидела, что рукав задрался, а на предплечье больше нет никакой метки – просто бледная кожа, пусть изрезанная шрамами, но без уродливых чёрных знаков. Она нежно погладила его руку, едва дыша от радости.

– Она простила тебя?

Смородник присел напротив Мавны, снова так пристально вглядываясь в её лицо, что становилось неловко.

– Простила.

– Расскажешь мне?

– Непременно.

Он поднялся и шагнул вперёд, а Мавне пришлось отступить и вжаться спиной в стену кабака. Руки Смородника легли ей по обеим сторонам лица, и он поцеловал её – легко, едва касаясь губами, словно боялся показаться слишком настойчивым. Мавну бросило в жар. Она прижалась к нему всем телом и ответила на поцелуй так, как могла, вкладывая в него каждый день, который она провела в неведении и страхе, каждую минуту, когда молилась и ждала, каждый миг, когда её сердце жаждало снова его увидеть.

Из кабака выходили люди, тянуло дымом и тушёным мясом с кабацкой кухни, цимбалы Наирчи играли какой-то неистовый танец, а Мавна просто растворялась в этом ощущении свежей летней ночи, в хорошо знакомых запахах, в тёплых руках Смородника, скользящих по её телу, и в его губах, не дающих вдохнуть. Она больше не чувствовала ни смущения, ни неловкости, ни неуместности – была такой, какая есть, и не пыталась показаться лучше.

Судя по тому, что Смородник слишком долго не пытался вырваться из её объятий, его тоже всё устраивало.

– Прости, что уехал тогда, – прошептал он, отрываясь от неё и снова глядя в лицо. – Мне нужно было. Для себя.

Мавна кивнула и погладила его по щеке, совсем недавно выбритой. Покровители, как же ей не хватало прикосновений, и как сейчас трепетало в груди, когда можно было касаться его сколько угодно – и он не зажимался и не скалил зубы. Будет ли так всегда?

– Я понимаю. Но какое-то время думала, что дело во мне.

– Глупая. – Смородник улыбнулся. – Больше всего я хотел бы остаться.

Тёплая радость затопила Мавну. Она прижалась щекой к плечу Смородника и с улыбкой произнесла: