Мавна пожала плечами. Ей не было никакого дела до того, какое из имён ему нравится, пусть придумает себе хоть дюжину да меняет каждый день.

Варма притихла, поджала губы и остаток пути до бани прошла молча, только оборачивалась, чтобы посмотреть, поспевает ли за ней Мавна, а Мавна задумалась: вдруг и её обидела чем-то случайно? Но быстро отогнала от себя эти мысли. Что делать, если она не любительница болтать, а с этой девушкой видится в первый и, вероятно, последний раз? Мавна так устала, что даже ради приличий не могла бы поддержать беседу.

– Ну, – Варма откашлялась, прочищая горло, – вот баня, мы истопили для тебя. В женской половине никого не будет, мойся спокойно. Если нужна помощь, скажи. Там всё есть, и даже одежда новая. А вечером приходи к костру, мы будем молиться и киселя наварим.

Мавна поблагодарила Варму, а та ушла не сразу, всё ждала чего-то и с любопытством глазела, а может, сама хотела что-то спросить.

Заперев за собой дверь парной, Мавна прислонилась лбом к стене – из толстенных коричневых брёвен, между которыми топорщился сухой мох. Её окружила такая непривычная тишина, что в ушах звенело. За закрытыми веками расплывались алые пятна, похожие на цветы, и Мавна на какое-то время вовсе растерялась, забыла, где она и зачем. Она помнила, как испугалась Варде и чародеев, как решила уйти и как спешно собирала вещи. Вспомнила Купаву – голос подруги звучал в голове издалека, глухо и вовсе не так, каким был на самом деле. А дальше… Что случилось дальше? Как так вышло, что она не ищет Раско в чертогах болотного царя, а собирается вымыться в бане у чародеев?

Сначала в груди стало горячо, а потом холодно. С трудом оторвавшись от стены, Мавна посмотрела на свои пальцы. Они дрожали, как в лихорадке, и саму её бросало то в гневный жар, то в стужу страха. Вот так. Едва выйдя за околицу, она умудрилась сбиться с пути. Вернее, не сама сбилась, а её сбили – подхватили, как никчёмную ветошь, и увезли туда, куда ей вовсе не нужно было.

Если бы её злость могла проклясть Смородника, она бы давно его прокляла.

Стянув с головы платок, Мавна распустила волосы. Сняла жилетку, сложила на скамье. Затем верхнее платье. Присев, стянула обувь и чулки. Оставшись в одном нижнем платье, обхватила плечи ладонями.

Поколебавшись, Мавна сняла и исподнее тоже. Сложила поверх другой одежды и замерла, положив руки на бёдра.

Когда-то они были ощутимо круглее. Живот, грудь, плечи – всё было другим. Полным, мягким, округлым, румяным, как каравай. Мавна медленно щипнула себя за щёку и поняла, что на лице тоже почти ничего не осталось – кожа, а под ней мякоти чуть.

Она, конечно, оставалась шире, чем Купава. Плечи, запястья, щиколотки, скулы – её тело никогда не выглядело худым, и даже сейчас, лишившись былой мягкости, Мавна не казалась тонкой, но она хорошо помнила себя прежнюю. Округлую, красивую, с улыбкой на лице и смеющимися глазами.

А потом пропал Раско, и прошлая Мавна сгинула вместе с ним. Растворилась туманным утром, оставив вместо себя вот эту: хмурую, молчаливую, похудевшую и медлительную.

Но самое страшное было то, что Мавна уже не могла вспомнить, как ей жилось в прежнем теле и с прежним настроем. Она плеснула воды на угли и села на лавку, пытаясь вспомнить, как двигалась, когда была полнее и шустрее, когда тяжесть вины не давила на плечи… Не вышло. Жар парной никак не мог проникнуть в окостеневшее тело, размять кожу, мышцы и кости – Мавна сидела, распустив волосы и сложив руки на коленях, и дышала мелко, неглубоко, а в ушах всё звенело тишиной.

Тогда она ущипнула себя за бедро. Пальцы плохо слушались, а кожа всё равно казалась холодной, как у лягушки. Мавна ущипнула снова, уже сильнее. На бедре расплылось красное пятно. Хорошо.

Она вновь распалила в себе гнев на Смородника. Представила, как ударила бы его, будь хоть немного смелее и быстрее. Как схватила бы его за шею. Как могла бы выдернуть стрелу из земли и воткнуть ему в ногу… Как ударила бы в чёрную с белой полоской бровь. Как радовалась бы, увидев его кровь: он сбил её с пути, помешал пойти за Раско, унизил её, вдавливал щекой в землю и связывал заломленные за спину руки…

Мавна очнулась только тогда, когда поняла, что всё её тело покрылось синяками. Под кожей разливалась ноющая боль. Противная, но пройдёт. А вот Раско страдал куда больше.

Медленно поднявшись, она зачерпнула пальцами мягкого можжевелового мыла, посмотрела, как мыльная гуща тянется из маленького бочонка за её рукой, и принялась намыливать волосы – сначала едва-едва шевелясь, словно во сне, но постепенно всё быстрее и быстрее взбивая сероватую пену до тех пор, пока не покрыла все волосы и всё тело.

И пока намыливала и смывала пену, пока подливала горячей воды на угли, пока, зажмурившись, вдыхала густой смолисто-травяной пар и ощущала, как горячие струи стекают по свежим синякам, Мавна думала лишь одно: «Что я делаю?»

Быть может, стоило попросить Варде больше не приходить? Не брать у него шкурку и не выходить к нему вечерами. Не слушать, что он говорит. Просто забыть о нём как не бывало. Но кто тогда рассказал бы про Раско?

Мысли завихрились и перепутались, и Мавна плеснула себе в лицо из другого ведра с холодной водой.

Она уже выбрала. И возвращаться в деревню точно не станет – пока не убедится, что Раско никак нельзя вернуть.

Ей действительно приготовили новую одежду. Мавна вообще заметила, насколько тут всё странно устроено: снаружи – ничего особенного, едва ли не рухлядь, особенно Сенницына избушка, зато внутри – богатая резьба под потолком и вокруг окон, красивые предметы и множество дорогих вещей. Видимо, всё то добро, которым веси платили за защиту, чародеи свозили сюда.

Вот и чистое платье было скроенным из хорошей шерстяной ткани, тёплое и мягкое, с вышивкой по рукавам и вороту, а душегрея и того краше: вишнёвая, с меховой оторочкой и крупными цветами, нашитыми из кусочков другой ткани.

Одевшись, Мавна укрыла волосы платком и хмыкнула себе под нос. В других краях такое носили бы зимой или ветреной осенью, а тут – пожалуйста, лето на дворе, но изволь носить шерсть и мех, если не хочешь замёрзнуть вечером.

Снаружи её вновь встретила Варма – ждала, поди, у выхода. Ухватила её за локоть, но неловко, будто вполсилы, и указала за деревья.

– Пойдём к костру. Ты видела когда-нибудь, как молятся чародеи?

Мавна видела, как молятся у них в деревне – украдкой, шёпотом, прося Покровителей о чём-то своём. Да и сама так же молилась, будто стыдясь и не подыскивая нужных слов. Но Смородника перед костром она тоже видела, и он её удивил – смотрел неотрывно в пламя, безмолвно шевелил губами и прикасался кончиками пальцев ко лбу и груди.

– Да, – ответила Мавна. – Однажды.

До неё донёсся шум: смех и приглушённые расстоянием разговоры. Скоро деревья расступились, и Мавна увидела круглую поляну, вытоптанную множеством ног и так же покрытую толстым слоем опавшей хвои, как и всё тут, в чародейском поселении. Посреди поляны горел костёр; видно, его лишь недавно развели, и огонь только разгорался, лениво переползая с хвороста и кусочков коры на ветки побольше, а с них на брёвна, поставленные наподобие остроконечной крыши.

Вокруг костра собирались люди. Юные девушки и парни возились у бочек, помешивая черпаками какой-то напиток, и над поляной пахло сладко-хмельно, смолисто и дымно. Другие садились вокруг костра, собирались по нескольку человек. Мавна узнала тех чародеев, которые чуть не устроили драку у ратницы, а ещё того чернобородого, который приезжал к ним в деревню. Кажется, Смородник называл его Ирником.

– Тут будут все отряды? – Она повернулась к Варме.

Варма растерянно повела плечом.

– Да нет. Всегда кто-то на объезде или охоте. Все отряды не могут собраться вместе. Кто сейчас в поселении, те и придут к костру.

– А Матушка Сенница придёт?

Варма стояла чуть поодаль, будто дошла до невидимой границы, и растерянно потирала локоть. Мавна мотнула головой в сторону костра – пошли, мол, но Варма быстро улыбнулась и опустила глаза.