Йим долго ждала, прежде чем подняться с сена. К тому времени дождь прекратился, и луна светилась за тонкими облаками. С опаской она направилась в комнату, где спали Мам и Ган. Лунный свет, проникающий через высокие окна, показал, что они лежат на своих мешках возле пепла угасшего костра. Ган шумно храпел, в его руке все еще была чаша с элем. Йим опустилась на колени на каменный пол в нескольких футах от Мам, затем села на пятки и сложила руки на коленях.

Устремив взгляд прямо перед собой, Йим глубоко вздохнула и начала медитацию, которой научилась еще в детстве. По мере того как мир покидал ее сознание, окружающее, казалось, исчезало, а невидимое становилось явным. Не отрывая глаз, Йим смотрела по сторонам, пока не заметила парообразную форму. Без слов она поманила ее.

Йим осталась неподвижной, и некоторое время единственным движением в комнате было ворочание спящей матери. Затем лунный свет дрогнул, словно по небу пронеслись облака. По полу начали перемещаться парообразные пятна теней. Они становились все темнее, пока не стали абсолютно черными. Комната стала ледяной, и когда Йим сидела в полной неподвижности, ее дыхание вырывалось наружу в виде туманной дымки. Чернота собралась перед ней, образовав бассейн. Поверхность бассейна начала подниматься вверх, словно человек, поднимающийся под бархатной тканью.

На камнях комнаты образовался иней, а по лбу Йим стекал пот. Чернота перестала подниматься, и в ней появилось бледное свечение. В нем можно было различить полупрозрачную фигуру ребенка, освещенную каким-то невидимым источником света. Темнота рассеялась, оставив девочку стоять перед Йимом. Она была без одежды, как и все духи мертвых.

– Мириен? – прошептала Йим.

Губы ребенка зашевелились, произнося слова, которые могла слышать только Йим. Йим поднялась на колени и протянула руки, чтобы обнять призрака. Ребенок шагнул вперед, и, когда руки Йим обхватили его, он растворился. Йим начала дрожать, оглядывая комнату. Все вокруг колебалось, было то одним, то другим. Ган был то пьяным мужчиной, то крошечным мальчиком. Грязный беспорядок то появлялся, то исчезал. Белые волосы мамы почернели, а морщинистая кожа стала гладкой. В конце концов зрение Йим восстановилось, и она увидела все через давно умершие глаза.

Она протянула руку и осторожно коснулась щеки спящей перед ней молодой женщины. Женщина зашевелилась.

– Мамочка, – сказала Йим детским голосом, который не был ее собственным.

Глаза женщины открылись, а затем расширились, когда она увидела в Йим дух своей дочери.

– Мириен, – сказала она, – я думала, ты...

– Теперь я в объятиях богини.

Лицо женщины сморщилось под тяжестью ее горя, и Йим прижалась к ней. Она обняла мать и позволила ей выплакаться. Когда рыдания стихли, Йим снова заговорила.

– Велика была моя печаль, но теперь велика моя радость. Ты должна верить в это, мамочка.

– Мириен... Мириен, как же я по тебе скучаю!

– Я знаю, я знаю, – сказала Йим.

– Много ли ты страдала?

– Моя жизнь кажется лишь сном, в котором печальные моменты быстро заканчиваются. Подумай об этом – мы будем вместе и будем счастливы.

– Я хочу умереть, – всхлипывала мать. – Умереть и быть с тобой.

– Только ты можешь позаботиться о младшем брате, – сказала Йим. – Он такой грустный и злой. Пожалуйста, помоги ему. Сделай это для меня.

– Да, Мириен. Обещаю.

Йим поцеловала девушку, та улыбнулась и умиротворилась, а затем уснула в ее объятиях. Йим продолжала держать мать, пока дух Мириен уходил на Темную тропу. Затем к Йим вернулось ее собственное зрение. Женщина на ее руках постарела, а комната стала грязной и захламленной. Йим опустила мать Мириен на мешок и накрыла ее грязным одеялом. Мороз на камнях начал таять, но последствия визита духа не покидали Йим. Она была промерзшей до костей. Руки и ноги болели. Неуверенно поднявшись, она осторожно направилась обратно во внешнюю комнату.

Когда Йим вошла в комнату, она услышала в темноте резкий голос Хонуса.

– Где ты была?

– Мне было холодно, учитель. Я искала, не осталось ли эля.

– Такое воровство позорит Карм, – сказал Хонус. – Я должен тебя побить.

– Пожалуйста, хозяин, я ничего не брала.

– Несомненно, потому что брать было нечего.

Хонус вскочил и схватил Йим за предплечье. Она задохнулась от его болезненной хватки и вздрогнула, ожидая удара. Но удара не последовало. Хонус ослабил руку.

– Ты так боишься? – спросил он. – Ты вся дрожишь.

– Мне холодно, учитель.

– Ган – неблагодарный хозяин, но у него мало что есть. Не тебе предавать его щедрость.

– Я больше не буду этого делать.

– Прослежу, чтобы ты этого не сделала. Иначе ты почувствуешь мою руку.

– Да, хозяин.

Хонус отпустил Йим.

– А теперь спи.

Йим легла на сено, радуясь, что Хонус не видит ее слез. Рука болела от холода и пульсировала в том месте, где ее схватил Хонус. Закутанная в сырой плащ, она была слишком замерзшей и несчастной, чтобы спать, несмотря на усталость. Хонус, похоже, тоже проснулся, и, задушив гордость, Йим позвала его.

– По... по... пожалуйста, ма... мастер, можно я лягу рядом с вами? Мне так х...  холодно.

– Я думаю, будет лучше, – сказал Хонус, – если ты ляжешь одна и будешь размышлять о том, как ты опозорила богиню.

Ган проснулся от тепла костра. Как бы это его ни удивило, но еще больше он удивился, увидев, что его мать подметает. Он не мог представить, где она нашла метлу.

– Мама! Ты задушишь меня этой пылью.

– Прости, сынок, но я больше не могу это терпеть.

– Раньше тебя это никогда не беспокоило.

– Это правда, но должно было.

Ган потер заслезившиеся глаза и постарался не обращать внимания на пульсацию в голове. Тут он заметил, что на огне стоит котелок.

– Что ты готовишь?

– Завтрак. У нас гости.

Выражение лица Гана стало кислым.

– Нищие, – презрительно сказал он. – Сарф и его шлюха.

Мать подошла к нему и схватила его за плечи. Ее сила поразила его, но не так сильно, как выражение ее глаз. Ее взгляд был ясным и напряженным.

– Не говори о том, чего не понимаешь.

– Да, мама, – кротко ответил Ган.

– Ты хороший сын, – сказала мама, – но ненависть – плохое лекарство от печали.

Мать подошла к котелку и помешала его.

– Скажи нашим гостям, что их ждет еда.

Ган поднялся, чтобы разбудить Хонуса и Йим. К тому времени, когда они вернулись, на столе стояли четыре миски с кашей. От них поднимался пар, пахнущий свежими весенними травами. Мам подошла к Йим, которая выглядела бледной и осунувшейся, и обняла ее.

– Я не помню, как тебя зовут.

– Это Йим, мама.

– Йим, – сказала старуха с такой любовью, что Хонус пристально посмотрел на нее. – Спасибо за визит.

– А я говорил тебе, что она будет как припадочная, – сказал Ган.

Хонус кивнул, но, похоже, не согласился. Все уселись за стол, который, несмотря на свою скромность, был столь же вкусным, сколь отвратительным был предыдущий. Мама поставила миску и улыбнулась, глядя, как сын наслаждается завтраком.

– Ган, ты помнишь старые сады за руинами к северу от излучины?

Сын кивнул, принимаясь за еду.

– Там росли розы. Белые. Думаю, они и сейчас растут.

– И что? – ответил сын.

– Я думаю, ты мог бы выкопать один куст, чтобы посадить у нашей двери.

– Зачем?

–Это поможет мне вспомнить Мириен. Она любила розы.

Ган изучал лицо матери.

– Да, – сказал он через несколько мгновений. – Хорошо бы белые розы.

Происходящее озадачило Хонуса, и ему не хотелось уходить. Тем не менее он встал.

– Идем, Йим, – сказал он. – Нам пора уходить.

– Да, Мастер.

– Подожди! – сказала мать. Она поднялась со скамьи, подошла к сундуку и открыла его. Порывшись в нем, она нашла то, что искала, и достала какую-то ткань. Она была пожелтевшей и изъеденной молью, но, похоже, когда-то была белой. Мам протянула ткань Йим и попросила ее развернуть. Это было платье, расшитое белыми розами.