Никита уже ждал ее, заняв столик в кафе недалеко от Гостиного двора. Увидев, в каком виде явилась Василиса, охнул, вскочил со стула и постарался окружить ее заботой. Пристроил к окну раскрытый зонтик, помог снять мокрую, забрызганную куртку, пододвинул чашку с горячим чаем и блюдце с пирожным. Разве что в лобик не поцеловал.

— Спасибо, — пробормотала Василиса. — Я не хочу есть.

И только тогда Никита осмелился спросить:

— Что произошло?

— Мусоровоз чуть не раздавил, — пролепетала Василиса и наконец-то позволила себе разрыдаться.

Ей хотелось заплакать всю дорогу, с того момента, как она очутилась на мокром газоне с огромной грязной лужей посередине. Но тогда было нельзя. Сейчас, наверное, тоже нельзя, но терпеть уже не было никаких сил.

***

Никита Апполинариевич оказался идеальным утешителем. Надо же, Василиса так много с ним общалась, но никогда не догадывалась о его таланте.

Во-первых, он подозвал официанта и организовал быстрый переезд подальше от окна — за столик в дальнем углу, отделенный от основного зала. Закуток был тесноватым, невысокая стенка с чахлыми растеньицами называлась декоративной перегородкой только условно, но от любопытных взглядов она прикрывала. Тем более Ник сел так, чтобы заслонять Василису от посетителей.

Во-вторых, Никита Апполинариевич отбросил условности и притянул Василису к себе. Он оказался на удивление удобной подушкой — широкий, мягкий. Его одежда еле слышно пахла каким-то приятным парфюмом, что тоже успокаивало.

Его жест оказал нужное воздействие: заливать слезами строгий пиджак и выглаженную сорочку Василисе было неловко, она быстро успокоилась.

И самое главное! Никита не стал приставать к Василисе с дурацкими расспросами и советами. Он просто коротко спросил:

— Будешь рассказывать?

— Нет, — так же коротко ответила девушка.

Больше Ник к этой теме не возвращался. Даже ничего не сказал по поводу сегодняшнего цвета ее глаз.

Если честно, о глазах Василиса совсем забыла. Еще вечером, внимательно изучив инструкцию, включила магический накопитель и надела его на руку. Издалека он походил на новомодный фитнес-браслет. Конечно, она бы предпочла более изящные формы, но выбирать не приходилось.

Утром, умываясь, Василиса обратила внимание, что цвет глаз стабилизировался. Все еще был странноватым, но совсем не ярким. Заметить это можно было, лишь присмотревшись. Обрадовавшись, девушка решила не надевать очки, тем более на улице шел дождь.

А оказавшись в туалетной комнате кафе, куда она зашла, чтобы умыться, с огорчением обнаружила яркие фиолетовые цветы, окружавшие ее зрачки. Их игольчатые лепестки были щедро подсвечены желтым. Что и говорить, красивое зрелище! Вот только если бы Василиса встретила в метро человека с такими глазами, она бы решила, что прохожий злоупотребляет запрещенными веществами.

Бросив быстрый взгляд на браслет, Василиса удивленно замерла. Утром он показывал более высокий уровень заряда! Неужели устройство «подтекает»?

Окончательно расстроенная, девушка вернулась в зал. Нужно было выслушать доклад Ника, хотя меньше всего ее сейчас интересовали истории столетней давности.

— Я начал пробивать компаньонов убитого и нашел много интересного, — неторопливо рассказывал Ник. — Во-первых, его младший брат Петр — тот еще тип. Работал в Русском торгово-промышленном банке, но активно занимался всякими финансовыми аферами вместе с князем Андрониковым и старшим брательником.

— А с Распутиным он как был связан?

— По этому поводу я точной информации не нашел. Так вот, после Октябрьской революции Петр сбежал за границу. Жил в Лондоне, потом перебрался в Берлин. Был тесно связан с РОВСом. Во время войны работал то ли на немцев, то ли сначала на немцев, а потом снова на англичан. Во всяком случае, в пятидесятых всплыл уже в Штатах, где, судя по всему, сотрудничал с ЦРУ. В общем, матерая вражина. Помер в шестьдесят третьем. На его похороны даже Керенский приехал, представь!

— Авторитетный был товарищ!

— Да уж, — ухмыльнулся Ник. — Теперь второй, штабс-капитан Потрошков. Чтобы ты понимала, о ком идет речь, знай: солдаты дали ему кличку Сучий Потрох.

— Было, видать, за что, — хмыкнула Василиса.

— Да уж, матерый корниловец. Возможно, служил связным между ним и Керенским. Есть версия, что мятеж готовили с прямого ведома министра-председателя, но до Керенского дошло, что Корнилов с ним властью делиться не станет. Даже то, что вообще в живых оставит, не было доказанным фактом. Вот бывшие партнеры и разорвали отношения.

— И куда потом этот Потрошков делся?

— Неясно. Исчез со сцены.

— Убили?

— Может быть. Но есть упоминания уже в тридцатых о каком-то Потрошкове сначала в составе РОВСа, а потом, значительно позже, РФС в Харбине. Инициалы совпадают.

— Получается, тот самый?

— Кто его знает… Дальше вообще никакой информации нет, но это еще ничего не значит. Судя по всему, чей-то секретный агент, и не из последних.

— На кого работал, конечно, не известно?

— Прямой информации на этот счет нет. Но учитывая наличие в компании еще и англичанина Галлахера, работа на Лондон не вызывает особых сомнений.

— Что же с этим англичанином?

— Очень непростой сэр и весьма мутный, судя по всему. Наши источники о нем упоминают мало. Вроде бы появился в Петербурге еще до начала Первой мировой, есть его упоминания в связи с Распутиным и его шайкой. В общем, с братьями Потехиными они были давней и теплой компанией.

— Как говорится, закадычные друзья.

— В последний раз Галлахер засветился аж в восемнадцатом году в связи с заговором послов. Был выслан вместе с прочими британскими дипломатами. Больше в России вроде бы не появлялся.

Никита замолк, отпил еще чая.

— Это вся доступная информация или есть возможность еще что-то накопать? — осторожно спросила Василиса.

Как ни странно, разговор с Ником помог ей прийти в себя. Она внимательно слушала, стараясь не пропустить ни одну мелочь. Эмоции ушли на задний план, будто девушка их временно отложила.

— У меня есть один хороший знакомый в Британии, — приглушив голос, сказал Ник. — Я написал ему письмо по электронке. Может, что-то накопает по своим источникам.

— У тебя с ним проекты по работе? — удивилась Василиса.

— При чем здесь работа? Нормальные люди есть везде, мы с ним давным-давно дружим. И вообще, политика не должна мешать ученым.

Пока они разговаривали, зонтик и куртка Василисы подсохли, выглядели не так ужасно. Никита Апполинарьевич, как галантный мужчина, встал, чтобы помочь девушке одеться. Помог надеть куртку, взял с диванчика маленькую дамскую сумочку, чтобы подать ей.

— Постой! Что это у тебя?

Василиса как раз застегивалась, потому вначале не поняла, о чем речь. Подняв голову, она увидела, что Ник тычет ей собственную сумочку, одну из любимых. Поперек передней стенки шел тонкий разрез. Сумка немного изогнулась, края разошлись, и девушка хорошо видела ткань подкладки.

Судорожно вдохнув, Василиса попыталась сдержать вдруг набежавшие слезы. Да что же за день такой сегодня?!

«Тик-так, тик-так, ходят часики вот так, — монотонно повторяла про себя Василиса. — Вдох-выдох. Вдох-выдох...»

Она не знала, что думать, куда бежать, как вообще реагировать на эту новость. Знала только одно: если она снова разрыдается на глазах у Никиты Апполинарьевича, то может потерять надежный источник информации. Ни один уважающий себя мужчина не будет иметь серьезных дел с неуравновешенной истеричкой.

Почему Василиса так категорично решила, она бы и сама не сказала. Ей просто нужно было объяснение, почему сейчас нельзя плакать. Вот девушка его и придумала.

Пока она молча стояла, широко распахнув глаза, Никита внимательно осмотрел разрез, повертел сумку, проверяя, нет ли других.

— Только в одном месте полоснули, — пробормотал он. — Скорее всего, в толпе.