— Я хочу к бабушке сейчас сходить, заберу половину, — успокоила ее дочь.

— Обязательно сходи, она с самого утра тебя ждет. Уже звонила, спрашивала.

— Но вначале умойся, смой столичную копоть! — подколол дочку отец, выйдя из комнаты.

— Обязательно! — подмигнула ему Василиса.

Это приветствие было их ритуалом. Отец, немного ревновавший дочь к чужому городу, Санкт-Петербург называл исключительно культурной столицей, а многоэтажку, где жила Василиса, — небоскребом.

***

К сожалению, хорошее настроение продержалось у Василисы недолго. Как всегда, с мамой они поссорились на пустом месте.

— В Кремль пойдешь сегодня? — деланно-небрежным тоном спросила мать, когда Василиса, приняв душ, пришла на кухню. — У меня интересный маршрут сегодня, таким ты еще не ходила.

— Ты подготовила новую экскурсию? — удивилась Василиса. — Почему мне не сказала, что работаешь над ней? Может, я бы чем-то помогла.

— Да когда уж тебе? — вздохнула мама. — Приезжать стала все реже и реже. Я даже подумала, что у тебя кто-то завелся.

— В смысле завелся? — не поняла Василиса. — Ты же знаешь, я на съемной квартире живу, кота себе позволить не могу.

— Господи, ну что за ребенок мне достался! — Мать огорченно всплеснула руками. — При чем здесь кот?

— При том, что я давно его присматриваю.

— Тебе о парнях надо думать, а не о котах. Вспомни, сколько тебе лет!

— Сколько есть… — Василиса пожала плечами. — Тридцати еще нет.

— Вот именно — еще!

Мисочка, в которой взбивался омлет для Василисы, с грохотом шмякнулась в раковину, дверца микроволновки жестко хлопнула, закрывшись.

— Осторожнее, дорогая. Печку сломаешь, — пробормотал отец, зайдя на кухню.

— Новую купим! — рявкнула в ответ его жена.

Муж ей ничего не ответил. Когда надо было, он умел мгновенно исчезать из поля зрения. Вот и сейчас быстренько шмыгнул к гостиной. Только балконная дверь конспиративно скрипнула за ним.

Василиса лишь вздохнула огорченно: придется самой отбиваться от атак.

— Мам, ну не расстраивайся! — примиряюще проговорила она. — Найду я кого-нибудь…

— Вот именно, кого-нибудь! — взвилась мама. — Знаю я этих питерских интеллигентов! Толку с них… Будешь всю жизнь прозябать где-нибудь в коммуналке на Литейном.

— Мам, ты немного отстала от жизни. Все коммуналки на Литейном уже распроданы под апарты и отели.

— Кончено, отстала! Родители твои давно мхом поросли, ничего не понимают в современной жизни.

Василису ее слова больно резанули: она никогда не говорила такого родителям. Хотелось возразить, уколоть в ответ, но что-то ее остановило. С какой радости мама так взвилась? По телефону они разговаривали нормально...

Дочка подошла к ней, обняла.

— Все еще сердишься, что я уехала? — как можно спокойнее проговорила она.

— Сержусь. А кто бы не сердился? Здесь для тебя и Димки — все что хотите. И квартиры бы помогли купить, и работу подходящую нашли. Отец ради вас горы свернул бы. Захотели бы свой бизнес начать — и с этим бы проблем не было. А что получилось? Димка в своей Москве сидит…

— Внучку твою растит, — поддакнула Василиса.

— Только и радости что внучка. От тебя ведь не дождешься!

— Мам, только снова не начинай!

— Что не начинай? Сидишь в своем Питере, никому не нужная. Тощая, неухоженная, смотреть больно.

— Почему ненужная и неухоженная? — обиделась Василиса. — Ладно, я к следующему приезду ногти наращу и губы сделаю. Как думаешь, может, верхнюю потоньше сделать, а нижнюю потолще? Сейчас асимметрия в моде.

— Ты как скажешь! — Мать наконец-то улыбнулась. — Вынимай омлет. Небось, остыл уже. У меня еще блинчики есть. Греть?

— Мам, ну почему ты все-таки разошлась? — осторожно спросила Василиса, приканчивая блинчик с творогом. — Ты ведь за папу сама в тридцать два года вышла. По тем временам не рано. А за меня почему-то переживаешь…

— Потому и переживаю… — попыталась огрызнуться мать, но, наткнувшись на взгляд Василисы, осеклась.

— Говори, что стряслось, — потребовала дочь.

Мать помялась немного, с сомнением глянула на Василису, но все-таки выдавила из себя:

— Иван, Прохоров сын, сильно нервничает. Два раза о тебе уже спрашивал. Не знаешь почему?

Василиса так и замерла, не донеся чашку до рта. Новость о том, что тобою интересуется юродивый призрак из Кремля, приятной назвать очень сложно.

— А ты откуда знаешь? Ты же не медиум, — осторожно отставив чашку, спросила Василиса.

— Прохорыч вообще в последнее время каким-то нервным стал, — рассказывала мама. — В прошлом месяце приезжала к нам очередная этнографическая экспедиция. Своего медиума привезли, хотели с Иваном поговорить о войне с турками, об обрядах того времени. Так он прямым текстом их послал.

— По матушке, что ли? — удивилась Василиса. — Иван ведь матерно не выражается. Или уже нахватался от туристов?

— Да если бы! Может, они бы не так обиделись, если бы их привычно выругали. А Прохорыч, как специально, слова позаковыристее выискивал. Руководителя экспедиции только «фуфлыгой» и называл.

— Этот руководитель такой невзрачный? — хихикнула Василиса.

— Метр с кепкой, тощенький…

— Лысенький, — подсказала девушка.

— Если бы! Там, видимо, с тотестероном не очень густо. Волосенки есть, но реденькие, непонятного цвета, ровно расчесанные по голове…

— Рядовая посадка, одним словом.

— Еще и пошмыгивает все время.

— Фуфлыга и есть. Я бы на его месте тоже обиделась. Это же надо так метко обозвать!

— Девочки, вы тут мужчин обсуждаете? — заглянув в кухню, поинтересовался отец. — Слышу-слышу... Никакого уважения к представителям мужеского полу.

— Пап, у нас производственное совещание. Исключительно для музейных работников.

— Но должен же я знать, с кем твоя мать на работе общается.

— По-моему, тебе не о чем беспокоиться. Не тот экземпляр, — улыбнулась Василиса. — Я к тебе чуть позже загляну, хочу поговорить.

— Тогда не затягивайте, а то мне скоро уходить надо.

Прихватив пирожок из купленных Василисой, отец вышел из кухни. Дочка хотела закрыть за ним дверь, но подумала, что получится слишком демонстративно. Тем более, у родителей секретов друг от друга не было. Скорее всего, отец уже знал эту историю.

— Фуфлыгу только руководитель и опознал — продолжила мать. — Все-таки доктор наук. Так Иван на его студентов набросился. Кто-то из парней не так ответил — «мордофилю» заработал. Девушка чуть внимательнее на него посмотрела — «глазопялкой» стала.

— Бывает! Что называется, издержки профессии. Но я здесь при чем?

— А при том! Как эта экспедиция уехала, Ивана никто не трогал. Сама знаешь, медиума у нас в штате нет, общаться с ним некому. Так он сам начал о себе напоминать. То в Дворцовой башне у доспехов оружие пособирает, в печурах внизу свалит. То ночью по Боевому ходу мечется, досками скрипит и стонет.

— Может, это грешная монахиня чудит?

— Не похоже, — пожала плечами мама. Точь-в-точь как Василиса. — Ты же знаешь, какая она пугливая, считанным туристам являлась. Из своей Покровской никогда не выходит.

— В любом случае, я не понимаю, при чем здесь я! Вечно у вас Василиса виновата, даже если она в Петербурге.

— А при том! — сердито хмыкнула мать.

Она открыла свой телефон, нашла какое-то фото и ткнула под нос дочери снимок старой кирпичной стены с корявой надписью «васiлiса». Написано было чем-то черным, будто углем. Буквы непривычно прямоугольные с длинными хвостами и завитками. Так раньше писали пером. Например, в восемнадцатом веке.

— Безграмотный кто-то писал, — вынесла вердикт Василиса. — Имя с маленькой, десятиричные «и» там не нужны, хватило бы обычных. Наверное, школьники балуются.

— Так Прохорыч безграмотным при жизни и был. Уже призраком кое-как буквы освоил. А школьники в закрытые башни не ходят. Те более, по ночам. Тем более, несколько дней подряд.