Прямо перед ней стояло массивное деревянное кресло, неудобное даже на вид, со странно изогнутыми подлокотниками. В нем расположился мужчина, будто сошедший с рекламного проспекта начала прошлого века. С щегольскими усиками, в галстуке и жилете, из кармана которого свисала золотая цепочка часов. Поверх жилета была надета домашняя бархатная куртка цвета темного шоколада. В руках незнакомец держал газету — дореволюционную, с «ятями» и «ижицей».

— Мальчик, — вальяжным, барским голосом произнес он, не отрываясь от чтения. — Передай кухарке, что сегодня я буду обедать позже... И прикрой дверь плотнее, когда будешь выходить. Ах, этот вечно сырой Петроград — здесь в каждом углу сквозит!

Василиса стояла ни жива ни мертва, даже нервно сглотнуть боялась. Несколько секунд назад, когда она снимала эту каморку, на мониторе камеры не было ничего — ни кресла, ни барина. Только голые стены!

Выдержав театральную паузу, незнакомец недовольно поморщился:

— Ты чего таращишься, ленивый мальчишка? Поди прочь, ты мне мешаешь.

Вот тогда у Василисы нервы и сдали — она истерически взвизгнула. Так громко, что эхо прокатилось по пустой комнате. Впрочем, Геннадий из своей каморки вряд ли ее услышал. Дом строили на совесть, стены на первом этаже были толщиной в три кирпича.

От сотрясения воздуха господин в галстуке пошел волнами, как некачественная голограмма, и слегка зарябил.

«Призрак», — облегченно вздохнула Василиса, без сил опустившись прямо на ступеньку.

Нынешний особняк был далеко не первым «объектом» в ее послужном списке, но она никак не могла привыкнуть к некоторым особенностям петербургской недвижимости.

Привидение дореволюционного барина оказалось крепким, от визга Василисы не развеялось. Наоборот, когда «волны» улеглись, изображение стало более ярким и реалистичным. Девушка даже смогла подробно рассмотреть ножки кресла — кабриоли на стилизованных козьих копытцах.

— Мальчик, ты что так визжишь? — невозмутимо поинтересовался господин. — Небось, краденым барским кофием балуешься?

— Эм-м-м…

Не зная, что ответить на такое нелепое обвинение, Василиса смутилась и покраснела до корней волос.

— Во вчерашнем «Петроградском листке» писали, что кофий вреден, — назидательным тоном продолжал призрак. — От него истерия развивается. А она, как известно, приводит к общему упадку сил. Сам на себя посмотри: тощенький, грудная клетка узкая… Куда такому субтильному юноше еще и кофий пить?

— Я не юноша! — раздраженно буркнула Василиса и сердито блеснула глазами из-под длинных прядей, падавших на лицо.

— Не юноша? — искренне огорчился барин. — Девица, что ли? А почему стриженая? Неужто курсистка-анархистка с револьвером в кармане?

Василиса даже зубами скрипнула, так ее раздражало это самоуверенное ископаемое. Смотрел на нее, как на какую-то мелкую букашку!

— Зачем мне револьвер? Против таких, как вы, господин хороший, он все равно не поможет! — со злостью отбрила она. — Впрочем, вам и так недолго осталось: здесь скоро ремонт начнут, перекрытия ломать будут — сами развеетесь!

Девушка решительно встала, намереваясь идти.

— Подожди-подожди! — всполошился призрак. — Экая ты не вежливая! Я еще не завершил наш разговор.

— О чем мне с вами разговаривать? Вам тут скучно сидеть, поболтать хочется. Небось, газету свою уже двухсотый раз читаете. А мне спешить надо.

— Как о чем разговаривать? О старых кладах, например! Ты же сюда за ними пришла, потому машинкой своей шайтанской стены просвечиваешь.

Он кивнул на миниатюрную экшн-камеру, которую Василиса держала в руке.

— Я фильмы снимаю, дремучее вы привидение, — усмехнулась девушка. — О синематографе слышали?

— Слышал, конечно. И не только о нем! — Господин насмешливо прищурил глаза. — Я еще слышал, как ты стены простукивала в соседних комнатах. Смотри, расскажу нынешним хозяевам о твоих поисках!

Василиса ничего ему не ответила, развернулась спиной и начала демонстративно спускаться по ступенькам.

— Ишь, уходит она! Это же надо иметь такой ужасный характер! — сердито проворчало ей вслед привидение. — И груди, небось, маленькие, острые и торчат в разные стороны. Верный признак истеричек!

— А вы — старый пошляк, у которого ничего не осталось, кроме его кресла и газеты, — бросила через плечо Василиса. — Желаю вам удачно развеяться!

Барин в бархатной куртке цвета темного шоколада настиг Василису в бывшей туалетной, в которой больше ста лет назад домочадцы принимали ванну. Комната была такой большой, что ее удалось разделить на две индивидуальные клетушки, выгородив собственно ванну в отдельный закуток.

— Госпожа анархистка, предлагаю вам все-таки выслушать мои условия, — как ни в чем не бывало приступил к делу призрак. — Конечно, мне не по чину лично вести дела с такой мелкой сошкой, но мой секретарь бежал за границу.

— Рассказывайте, если хотите. Вы мне не мешаете, — небрежно хмыкнула Василиса, не отрываясь от дисплея камеры.

Она как раз снимала узкую полосу антикварной португальской плитки, чудом сохранившуюся в дальнем углу ванной. Похоже, советским строителям, делавшим здесь последний ремонт, банально не хватало чешского кафеля, бывшего тогда в остром дефиците. Вот они и решили оставить в самых темных углах старую отделку.

— Скажите, как мне к вам обращаться? Или вы предпочтете остаться безымянной курсисткой?

— Василиса, — коротко бросила девушка.

При этом она даже не взглянула на привидение. Много чести!

— А я Потехин Кондратий Вениаминович. Да-да, один из братьев Потехиных, не удивляйтесь.

— Понятия не имею, кто такие братья Потехины, — с удовольствием припечатала Василиса.

— Необразованная, значит, — не остался в долгу Кондратий Вениаминович. — А я было решил: курсистка.

— Все гораздо проще. Видимо, не такими важными птицами вы с братом были, чтобы о вас через сто лет помнили.

— Как вы смеете мне дерзить?! — возмутился призрак. — O tempora, o mores! Никакого уважения к историческим персонам. Да вы знаете, сколько у нас с братом особняков было в одном только Петрограде? Мы половину города в семнадцатом скупили!

Тем временем Василиса выключила камеру и расстегнула рюкзак, собираясь ее спрятать.

— Я закончила свою работу, собираюсь уходить, — сообщила девушка. — Расскажете свои условия кому-нибудь другому.

— Нет-нет, так не пойдет! — Призрак вырос прямо перед ней, загородив дорогу к двери. — Где я этого другого найду? Я же к дому привязан! А здесь никого нет. Я уже пытался поговорить с этим мужланом, который сейчас живет в привратницкой, но ничего не вышло.

— Потому что Геннадий — обычный человек. Ему не дано видеть призраков. Неужели вы этого не поняли?

— Понял, конечно, но как-то не подумал… — растерянно пробормотал Кондратий Вениаминович. — Так вы медиум? Потому смогли меня увидеть?

— Именно так.

— Но вы пошутили? Вы же не уйдете сейчас, не бросите меня? Как медиум, вы обязаны меня выслушать.

— Я никому ничем не обязана.

— Может, и не обязаны, но мой клад потерять не захотите. Когда узнаете, что там спрятано.

— Что толку с вашего клада? — презрительно фыркнула Василиса. — Он меня не интересует. Вы ведь не собираетесь его выдавать. Все привидения — мелочные, жадные склочники, так и норовят обмануть.

Кондратий Вениаминович пропустил мимо ушей ее выпад:

— А что же вас интересует? Предлагайте свои условия, раз мои вам неинтересны.

— Мне нужна информация. Я историк, изучаю архитектуру Санкт-Петербурга. Вы подробно расскажете мне о зданиях, которые скупили с братом. И о домах, на которые я вам укажу. Если вы занимались недвижимостью, должны были хорошо знать постройки города. Особенно меня интересуют сплетни и скандалы вокруг покупок‑продаж, тайные сделки.

— Вы и в других домах будете клады искать?

— Не только. Я буду снимать там фильмы.

— Фи-и-ильмы? — Кондратий Вениаминович брезгливо поморщился. — Скажите еще, в актрисы намерены податься. Неужто прославиться хотите? Зачем вам пустая мишура? Внимание публики так переменчиво… — Голос барина стал вкрадчивым. — Вы же интересная барышня, могли бы найти состоятельного покровителя. Или я ошибся и вы дворянского сословия? Уж очень независимо себя ведете. Если это так, то, надеюсь, вы тут же забудете наше маленькое недоразумение. Мне простительно, я сто лет уже не выходил в свет.