Я иду за Изабеллой по другому коридору, в воздухе витает густой запах дезинфицирующего средства. Я никогда не был фанатом больниц, единственный раз, когда я был в одной из них, — это чтобы попрощаться в последний раз. На этот раз все будет по-другому. Я поклялся вернуть Изабеллу в Нью-Йорк целой и невредимой.

Когда мы подходим ко входу в отделение неотложной помощи, женщина-врач подходит к Изабелле и двум другим интернам и начинает очередную лекцию. Я делаю шаг назад, занимая свое место у белой стены. Главный вход в отделение неотложной помощи находится прямо за спиной женщины, а слева от нее еще одна дверь с надписью "Педиатрия". Автоматические двери плавно открываются, привлекая мое внимание к входящему через плечо доктора темноволосому мужчине.

Мой желудок вырывается наружу, ударяясь о подошвы ботинок.

Какого хрена он здесь делает?

Ярко-зеленые глаза встречаются с моими, прежде чем он поворачивает голову направо, к маленькой нише, где находятся туалеты. Я медленно качаю головой, но мой упрямый брат сжимает челюсть в жесткую линию и снова указывает на то же место.

Раздраженно вздыхая, я нажимаю кнопку связи в ухе, и она с треском оживает. — Альдо, мне нужно прикрыть Олеандр на пять минут, пока я схожу в туалет. — Если бы я не был так зол, я бы посмеялся над новым кодовым названием, которое я придумал для Изабеллы, вдохновленный прекрасными и смертоносными цветами, которые растут по всему городу.

— Конечно, capo. — Ответ приходит почти мгновенно. Альдо работает в "Кингз" почти столько же, сколько Тони. Обоим мужчинам далеко за пятьдесят, но они на удивление подтянуты, учитывая их возраст.

Мгновением позже Альдо выходит из тени и занимает мое место у стены в ярде от того места, где стоит Изабелла, привлекая внимание женщины-врача, которая будет ее наставницей в течение следующих трех месяцев. Я не утруждаю себя прерыванием, чтобы сообщить ей о своем временном отсутствии. Вместо этого я обхожу их и крадусь к нише в стене, где спрятаны туалеты.

Я протискиваюсь в дверь мужского туалета и запираю ее за собой. Когда я оборачиваюсь, мой пистолет уже сжат в кулаке, и я встречаюсь взглядом с этими знакомыми нефритовыми глазами. Несмотря на то, что прошло десять лет с тех пор, как я видел их лично, в некотором смысле, кажется, что это было только вчера.

— Какого черта ты здесь делаешь, Джузеппе? — Что более важно, как он узнал, где меня найти? Как ее найти?

Он поднимает руки вверх, в его светлых глазах мелькает искорка веселья, когда они останавливаются на моем пистолете. — Расслабься, fratellino, я пришел с миром.

Я убираю оружие в кобуру и улучаю минуту, чтобы по-настоящему взглянуть на своего старшего брата. Эти глаза, эта эксцентричная улыбка, они так сильно напоминают мне маму, что у меня сжимается в груди. Я не часто позволяю себе думать о ней. Ее забрали у нас слишком молодой. Гребаный рак. Потом я вспоминаю, как Джузеппе бросил меня, приняв сторону папы, когда все полетело к чертям собачьим, и спросил: — Так зачем ты пришел?

— Дружеское предупреждение о том, что твое возвращение в Рим не осталось незамеченным.

— Cazzo, — шиплю я. — Как ты узнал? — спросил я.

У Антонио есть свой человек в Финансовой гвардии. Вы знаете, насколько важна их роль в пограничном контроле, особенно в предотвращении финансовых преступлений и контрабанды и борьбе с ними. Он ухмыляется. — Papà, должно быть, много лет назад заметил твое имя. — Он делает шаг вперед, ухмылка превращается во что-то более мрачное. — Он не единственный, у кого есть свои люди в правительстве, Раф. Ты должен быть осторожен…

Мои мысли уносятся в прошлое, затем я быстро киваю, стремясь вернуться к Изабелле. — Спасибо, что предупредил. — Я направляюсь к двери, но меня не дает покоя вопрос. Развернувшись, прежде чем дойти до выхода, я выпаливаю: — Что Papà сказал о моем возвращении?

Джузеппе сглатывает, кадык пробегает по горлу. — Мы ему еще не сказали.

Я стою так долгое мгновение, между нами сгущается тишина. — Наверное, так лучше, — наконец бормочу я.

— Я собираюсь следить за ситуацией, Раф. Если это станет проблемой, мне придется сказать ему.

— Делай, блядь, что хочешь, Беппе. — Странно использовать прозвище, которое мы придумали в детстве, но если он настаивает на моем, то и я тоже. По какой-то причине мне кажется, что это выравнивает игровое поле. — Ты давно принял свое решение.

Он делает движение ко мне, но я отпираю дверь и хватаюсь за ручку, распахивая ее прежде, чем он успевает произнести хоть слово, если оно у него есть.

Предательство моего отца — это одно, но обоих моих братьев? Это надолго выбило меня из колеи. Черт, может быть, я все еще не в себе из-за этого.

Я захлопываю за собой дверь и выхожу в коридор, стальные кольца на моей груди ослабевают в тот момент, когда я мельком вижу Изабеллу, целую и невредимую, стоящую там, где я ее оставил.

ГЛАВА 26

Специалист с полным спектром услуг

Изабелла

Теплое летнее солнце обжигает мои обнаженные плечи, и я делаю глубокий вдох, заставляя себя насладиться этим моментом покоя. Первая неделя в Policlinico Gemelli пролетела в череде бессонных ночей, бесконечных чашек эспрессо и выброса адреналина. Каждый день все больше затягивал меня в вихрь необузданных эмоций и неумолимого темпа. Даже сегодня, в мой первый выходной, отрывистые гудки кардиомониторов эхом отдаются в моей голове, каждый из них напоминает о том, что поставлено на карту.

Мои руки, когда-то неуверенные и дрожащие, двигались с целеустремленностью, о которой я и не подозревала неделю назад. Маленькие, доверчивые лица моих пациентов разбивают мне сердце и укрепляют мою решимость, их стойкость перед лицом боли учит меня храбрости больше, чем я могла себе представить. У меня едва было время поразмыслить, захваченная срочностью взятия крови, утешением испуганных детей и расшифровкой предписаний врачей на лету.

Несмотря на усталость, которая день за днем пробирает меня до костей, чувство удовлетворения удерживает меня в этом хаосе. Я знаю, что я именно там, где мне предназначено быть. Эта мысль отрезвляет и в то же время приводит в ужас.

Я делаю еще один вдох и переворачиваю страницу любовного романа, который последние тридцать минут делала вид, что читаю на балконе на крыше, но все слова расплываются в водовороте мыслей, бушующих в моем сознании.

Сможет ли девятилетний Марчелло снова играть в “Кальчо" после перелома ноги?

А что насчет двенадцатилетней Грасиелы? Приведет ли дыра, которую они обнаружили в ее сердце, к еще одному инсульту?

Встревоженные лица всех пациентов проносятся у меня в голове, а их родители? Dio, разговаривать с ними — хуже всего. Как стажеры, мы не ведем разговоров, но все равно вынуждены стоять там и наблюдать. Видеть, как осунулись их лица, как на глаза наворачиваются слезы, когда прогноз плохой, — это настоящая пытка.

Всю свою жизнь я хотела быть врачом, лечить, а не вредить, и теперь реальность этого, наконец, установилась. Хватит ли у меня сил вынести это?

— Что случилось, principessa? Эта вена у тебя на лбу танцует танго. — Этот засранец ухмыляется со своего шезлонга, только усиливая мое раздражение, когда он приподнимает солнцезащитные очки, чтобы взгромоздить их на свои растрепанные локоны.

На положительной ноте, он полностью отвлекает меня от моего экзистенциального кризиса. — Разве ты не должен следить за периметром? — Я рявкаю. — С каких это пор ты вообще садишься, не говоря уже о том, чтобы расслабиться?

— Сегодня у меня выходной.

Мои глаза чуть не вылезают из орбит. Это объяснило бы блестящий пресс и плавательные шорты. Я изо всех сил старалась не пялиться на его идеальную фигуру, но я бы солгала, если бы сказала, что не подглядывала украдкой при каждом удобном случае. Помимо рельефных мышц, я заметила по меньшей мере дюжину шрамов. Пулевые ранения, давно зажившие — поверх порезов от клинков и кто знает, чего еще? Dio, через что прошел этот человек?