Яков Мантин стоял еще всецело в полосе гуманизма. Амат Лузитан пережил кризис гуманизма и переход к католической реакции, а третий крупный представитель итальянской медицины, Давид де Помис («min ha’tapuchim» — еврейский перевод его фамильного прозвища), действовал в эпоху стабильной реакции. Получив в 1551 г. в Перуджии звание доктора медицины, он с большим успехом практиковал в разных городах Италии, но не мог развить свою деятельность в широких кругах христианского общества вследствие папских булл, запрещавших христианам лечиться у евреев. Только при Сиксте V ему удалось получить разрешение на врачебную практику среди христиан. Имени этого папы Давид посвятил свой еврейский лексикон с переводом слов на латинский и итальянский языки («Zemach David», 1587). В это же время он издал на латинском языке книгу «О еврее-медике» («De medico hebraeo, enarratio apologetica», Венеция, 1588), красноречивую апологию еврейских врачей, с целью устранения предрассудков, злостно распространяемых католическим духовенством или христианскими конкурентами. Автор перечисляет имена выдающихся деятелей медицины из евреев, услугами которых пользовались высшие светские и духовные сановники, а в конце приводит ряд изречений из Талмуда для доказательства этической высоты этой оклеветанной книги. Давид де Помис умер в Венеции в последние годы XVI века.

В те годы, когда еще не угасли последние лучи гуманизма, в Италии появились ростки религиозной философии. То была философия особого рода: не обычный рационализм Маймонидовой школы, основанный на учении Аристотеля, а воскрешение древнего неоплатонизма или филонизма в сочетании с каббалой. Сын вождя сефардских изгнанников, Иегуда Абраванель, или Леон Медиго (умер ок. 1530 г.), разделявший с отцом все муки скитания, написал на итальянском языке философский трактат «Диалоги о любви» («Dialoghi di Amore», 1505), где развивается мысль, что любовь или взаимное влечение материи и духа составляет животворящее начало и в космосе, и в человечестве. Любовью Бог создал мир, ею мир управляется и ею же регулируется отношение человека к Богу, влечение души к своему Первоисточнику. Мудрость и добродетель, вера, знание и красота, все, что дает возвышенный смысл человеческой жизни, — есть проявление этой любви или влечения души к Богу. В форме длинного диалога между «Филоном» и «Софией» затронуты общие проблемы естествознания, философии и особенно психологии, но ничего специфически еврейского здесь нет. О еврейских убеждениях автора можно только догадаться по тому, что он говорит от имени иудео-эллинского философа Филона, героя диалога: он видит сходство между Моисеевым учением о сотворении мира (в его каббалистическом истолковании по теории эманации) и платоновскими «идеями». Итальянский язык книги и абстрактность ее изложения дали повод к слухам, будто автор «Диалогов» принял христианство. Первый христианский издатель, напечатавший книгу в Париже в 1535 г., обозначил имя автора на заглавном листе так: «Леон Медико, по нации еврей, но потом ставший христианином». С целью привлечь покупателей-христиан сделаны были даже некоторые тенденциозные вставки в текст книги (напр., упоминание имени Иоанна Крестителя рядом с Ханохом и Илией-пророком).

Иегуда Абраванель не попал в сети церкви, но мрачная тень ее легла на его семью и вызвала в ней глубокую трагедию. В 1492 г., когда эта семья покидала Испанию, Иегуда отправил своего малолетнего сына в Португалию на попечение родных, а сам двинулся дальше, в Италию. Тут он узнал, что ребенок был окрещен в Лиссабоне во время массового крещения еврейских детей по приказу короля Эммануила. Потрясенный отец всю жизнь оплакивал эту утрату дорогой души. В своей стихотворной «Жалобе на судьбу» («Teluha al ha’zman») он обращается к потерянному сыну с трогательными вопросами: «Дорогой мой, что делаешь ты среди людей с нечистыми сердцами, ты, яблоня, среди засохшего сада? Зачем твоя чистая душа среди иноплеменников, как роза среди терний и сорных трав?» Он увещевает сына сохранить верность заветам предков под маской маррана: «Первенец мой, знай, что ты происходишь из рода ученых. Смотри же, сын мой, учись прилежно, читай Библию, разумей язык моих писем, изучай Мишну и Талмуд». Но тут же бедный отец говорит самому себе, что это иллюзия и что ему не суждено увидеть возвращенного сына. Среди чужого народа затерялся похищенный сын Иегуды Абраванеля, а в чужой литературе — итальянский труд отца. В течение 25 лет книга перепечатывалась четыре раза в Венеции. Затем она была переведена на французский, латинский и испанский языки. Французский перевод появился с посвящением королеве Екатерине Медичи, а испанский — с посвящением королю Филиппу II, так что книга о «Любви» была преподнесена худшим человеконенавистникам, творцам Варфоломеевской ночи и ужасов инквизиции. Еврейский перевод «Диалогов» долго хранился в рукописи и издан только в новейшее время.

Поздние следы эпохи гуманизма сказались в том, что итальянский язык, обиходный язык евреев в Италии, проник и в еврейскую поэзию. Во второй половине XVI века в Риме славилась поэтесса Дебора Аскарелли, переложившая в звучные итальянские стихи литургическую поэму Моисея Риети «Обитель молящихся» («Меоп ha’soalim», часть известного произведения XV века «Mikdas meat») и ряд синагогальных гимнов. Эти стихотворные опыты были изданы в Венеции в 1602 г. В то же время в Венеции выдвинулась молодая поэтесса Сара Копия Суллам (умерла в 1641 г.), дочь еврейского купца, вращавшаяся в образованных кругах итальянского общества. Когда появилась поэма «Эстер», написанная на библейскую тему католическим монахом Ансальдо Чеба из Генуи, Суллам завязала с ним переписку, которая продолжалась несколько лет (1618-1622). Из сохранившихся писем Чеба видно, что спор о сравнительных достоинствах иудаизма и христианства был главной темой переписки. Сара мужественно отражала все доводы своего корреспондента, который старался обратить ее в свою веру. Потерпев неудачу, монах попросил у Сары, чтобы она ему, по крайней мере, позволила молиться о ниспослании ей благодати христианской веры. Она согласилась, но с тем, чтобы и он ей позволил молиться о спасении его души. Полагают, что «нечестивые» письма Сары попали в руки инквизиции и были уничтожены. Из ее произведений известны только немногие сонеты на итальянском языке и одна апология («Manifesto»), написанная в ответ на брошюру венецианского священника Бонифация, который упрекал Сару на основании ее писем в отрицании догмата бессмертия души (1621). Ответ обвиняемой, полный сарказма и вместе с тем логически ясный и убедительный, свидетельствует о литературном таланте и знакомстве автора с проблемами религиозной философии.

Национальное настроение отражалось больше всего в хронографии, широко развившейся в Италии XVI века. Из четырех хронистов только один был туземцем, а прочие принадлежали к колонии сефардских переселенцев. Уроженец Кандии на подвластном Венеции острове Крите, Илия Капсали (ок. 1490-1555) был одним из последних представителей прежней «романиотской» культуры греко-италийских евреев, которая все более вытеснялась культурой пришлых сефардов. Насколько силен был в этих местах туземный элемент, видно из того, что еще в XVI веке в Кандии сохранился обычай читать в синагогах «гафтару» из библейских пророков на обиходном греко-еврейском языке и только первые три стиха каждой главы в древнееврейском подлиннике. Капсали, изучавший Талмуд в славной иешиве Падуи и ставший потом раввином в Кандии, пытался запретить употребление греческого языка в святом месте, но ему не удалось пересилить обычай, вызванный требованиями жизни. Свои досуги от раввинских обязанностей Илия Капсали посвящал писанию истории двух стран, где были рассеяны остатки романиотской группы: Оттоманской империи, наследницы Византии и Венецианской республики. Из его общей истории Турции, озаглавленной «Седер Элиягу» (или «Дебе-Элиягу»), опубликованы обширные фрагменты, относящиеся к истории евреев в этой стране при султанах Мухаммеде II, Баязете, Селиме I и Сулеймане до 1523 г., времени составления книги. Роль Турции в европейской истории автор оценивает с точки зрения провиденциальной: «Пройдитесь по главам этой книги, — говорит он во вступлении, — и вы увидите, что Бог в своей мудрости возвеличил турецкий народ и привел его из далеких стран (в Европу) для того, чтобы Турция служила в его руках орудием кары для всех (христианских) народов и государств, ибо чаша грехов их переполнилась». Илия Капсали подробно рассказывает об исторической роли своего родственника Моисея Капсали, первого главного раввина после завоевания Константинополя, о судьбе испанских и португальских евреев, попавших в Турцию после изгнания, о содействии евреев султану Сулейману при завоевании Родоса, о завоевании Египта и восстании местного паши, связанном с упомянутым выше (§ 3) эпизодом «египетского Пурима». Автор сам характеризует свои источники и метод описания следующим образом: «Правду говорил я во всех своих рассказах. Рассказы о турецком государстве я слышал от старых именитых турок, о завоевании Константинополя — от моего отца, который жил там долго и состоял при раввине Моисее (Капсали), об Испании — от бедных сефардов-изгнанников, проходивших через наш город и всегда находивших приют в нашем доме... Но в некоторых рассказах я следовал приемам риторов, допускавших преувеличения и небылицы».