В Западной Германии крупнейшим центром был имперский город Франкфурт-на-Майне, приютивший остатки разогнанных еврейских общин Нюрнберга, Регенсбурга и других городов. Как известно, в годину «черной смерти» в XIV веке, император Карл IV продал городскому совету Франкфурта «своих евреев», так как желал застраховать себя от убытков в случае уничтожения этой «казенной собственности» (том II, § 44). С течением времени императоры вернули себе верховные права над евреями, которым поэтому приходилось платить подати двум властям: императору — за покровительство, а магистрату — за приют в еврейском квартале и за право торговли, на основании особых договоров между городским советом и советом еврейской общины. В XVI веке во Франкфурте установился такой порядок, что городской совет каждые три года возобновлял свой договор с евреями и подтверждал «устав о жительстве евреев» («Judenstättigkeit»), причем иногда менял те или другие пункты. В силу этих договоров число евреев во Франкфурте не должно было увеличиться сверх определенной нормы, то есть им дозволялось жить, но не размножаться; они не могли селиться вне отведенного им особого квартала; заниматься торговлей и ремеслом им дозволялось при условии, чтобы они не соперничали с христианскими торговцами и цеховыми ремесленниками, — вообще, их жизнь была обставлена такими преградами и запретами, что не нарушать или обходить их было невозможно. Жизнь, регулируемая железным законом борьбы за существование, шла мимо этих преград, в обход законов, выдуманных человеческой глупостью или злобой; но от этого получались кривые пути и уродливые явления, та смесь высокого и низкого, героизма и трусости, которая характеризирует быт гетто в те времена.

В действительности картина жизни франкфуртских евреев к началу XVII века представлялась в следующем виде. В еврейском квартале числилось около 200 домов со значительным для того времени населением в 3000 душ. Тесный квартал, в котором ютилась эта масса, был густо застроен домами, которые вследствие ограниченности пространства росли не вширь, а ввысь (были четырехэтажные дома и выше), превращая улицу в узкий темный коридор. Дома, по старинному обычаю, обозначались особыми названиями по цвету вывесок или фигурам и надписям на них: дом Медведя, Дикой Утки, Зайца, Гуся, Белого Коня, Красной Вывески и т.п. (Zum Bären, Zur Wildente, Zum weissen Rössl, Zum Rothschild). Для стиснутой здесь людской массы прямые пути заработка были загорожены: покупать землю и дома нельзя было еврею, в ремесленные и купеческие цехи его не принимали; ему не дозволяли торговать в лавках на городском рынке, продавать им самим сшитое новое платье или отпускать покупателю сукно на аршин и локоть и т.п. Оставалось только вести торговлю на еврейской улице или разносить товары по домам в городе и деревнях. Но был еще обходный путь для производства торговли в более широких размерах. Так как главный промысел евреев состоял в ссуде денег под залог вещей, а по закону кредитор имел право продавать невыкупленные залоги, то создалась торговля такими залогами, которые часто состояли из драгоценных металлов, дорогих материй и хороших платьев, мебели, посуды и всякой домашней утвари. Таким образом, многие евреи устраивали в своих домах нечто вроде универсальных магазинов, где можно было достать все, иногда самые дорогие вещи, и по дешевым ценам, так как выданная под залог ссуда всегда была ниже стоимости заложенной вещи. Это привлекало покупателей в гетто и давало евреям перевес в конкуренции с христианскими лавочниками, то есть подрывало всю хитросплетенную сеть репрессий. Цеховые мастера и лавочники вопили о нарушении своей монополии и так же мечтали об избавлении от евреев-конкурентов, как неисправные должники — от неприятных кредиторов. К экономической неприязни присоединялся еще и религиозный фанатизм, вообще усилившийся в эпоху реформации и религиозных войн. Франкфуртские протестанты, ненавидевшие католиков и кальвинистов и ограничивавшие их в гражданских правах (католиков не принимали в цехи, а кальвинистам не разрешали даже строить свою церковь), не могли любить евреев: они добросовестно следовали заповедям Лютера. На мосту, при въезде в город, красовалось изображение младенца Симона Тридентского; мнимый мученик, творение католических монахов, был нарисован истекающим кровью от нанесенных ему ран. Под этой картиной помещался отвратительный рисунок еврея, торчащего из-под ног свиньи. К католическому суеверию протестанты прибавили грубое издевательство.

Еврейский вопрос во Франкфурте осложнился борьбой классов внутри христианского общества. Городом управлял совет, состоявший в большинстве из богатых бюргеров, патрициев, которые мало заботились об интересах бедных мещан. Низшие классы — мелкие ремесленники и торговцы, объединенные в цехи и союзы, пытались сбросить эту олигархию. Это демократическое движение, если бы оно было руководимо честными народолюбцами, могло бы принести пользу франкфуртской городской республике, но оно было захвачено авантюристами и демагогами, преследовавшими свои личные цели. Агитаторы такого сорта пользовались самыми низменными страстями толпы мещан, в особенности ее юдофобскими наклонностями, чтобы поднять ее на восстание одновременно против патрицианского совета и против евреев, которым совет будто бы покровительствовал. Тут дело осложнилось еще тем, что верховным опекуном евреев являлся германский император, который в этой опеке был заинтересован с финансовой стороны, и, следовательно, движение против городского совета, разделявшего опеку с императором, было косвенно направлено против верховной власти. Таким образом, освободительное, по существу, движение выродилось в безобразный бунт и погром.

В начале XVII века отношения между мещанами и патрицианским магистратом во Франкфурте обострились до крайности. Во главе недовольных мещан, большей частью цеховых мастеров, стояли адвокат с темной репутацией Николай Вейц, сильно задолжавший у еврейских кредиторов, и оружейный мастер Винцент Фетмильх, который особенно ненавидел евреев и с гордостью называл себя «новым Гаманом». Враги магистрата и евреев организовались в союз, который начал борьбу легальными способами, но потом перешел к угрозам и насилиям. Дело началось в мае 1612 года, после смерти императора Рудольфа, когда из Вены приехал во Франкфурт его брат и преемник Матвей, чтобы получить императорскую корону из рук избирателей-курфюрстов, собравшихся в вольном имперском городе. Накануне торжеств цехи заявили городскому совету, что не ручаются за спокойствие в городе, если не будут удовлетворены три требования, из которых одно гласило: сократить число евреев в городе и понизить взимаемый ими процент по ссудам с 12% до 5 или 6%, с тем чтобы эта норма имела обратную силу, и чтобы с кредиторов были взысканы все деньги, переплаченные им должниками раньше. Когда городской совет предложил цеховым «запастись терпением» до окончания коронационных торжеств, они обратились с жалобой к самому императору. «Ваше величество, — писали они о евреях, — можете понять, сколько продовольствия уходит на кормление этих тысяч праздных людей, ибо не могут же они питаться воздухом и, следовательно, должны питаться нашим потом и кровью, являясь таким образом нашими нахлебниками». Так жаловались те ремесленники-христиане, которые запрещали ремесленникам-евреям продавать на рынке свои же изделия и жить честным трудом. Жалобщики просили императора снять с них еврейское иго и не допустить, чтобы свободные люди были угнетаемы проклятыми потомками убийц Христа, обреченными на вечное унижение и муки рабства в христианских странах. Так как в жалобе цехов обвинялся в попустительстве евреям и городской совет, то последний подал императору записку, в которой доказывал, что размножение евреев во Франкфурте не очень велико, что задолженные у них мещане могли бы получать ссуды от магистрата на законные проценты (5%), но предпочитают брать у евреев с целью скрыть свою задолженность; совет просил императора укротить бунтарей и заставить их повиноваться властям. Таким призывом к покорности ответил представителям цехов имперский канцлер от имени Матвея после его отъезда из Франкфурта.