С конца XV века, когда муки «голуса» достигли апогея, когда страны Запада и Востока наполнились новыми скитальцами, поднялась мессианская мечта как возбуждающее средство, как реакция национального духа. Скитающиеся сефарды и спасшиеся от костра инквизиции марраны разнесли по всей диаспоре настроение мученичества и страстную тоску по мессии. Хотелось бросить враждебному христианскому миру негодующее слово: «Вы нас недолго будете мучить, мы скоро избавимся от необходимости просить вашего гостеприимства и вашей терпимости, ибо мы возродимся на своей земле как независимая нация». Хотел ось сказать измученным братьям: «Не падайте духом! Скоро спадет ненавистное тысячелетнее иго, скоро сбудутся предсказания наших пророков. Переживаемые ныне страдания суть лишь боли родов мессии (chevle masiach)». Грандиозная мечта, плод тоски целого народа, выдвинула своих глашатаев и подвижников, своих борцов и мучеников, даже своих авантюристов.

«Глава изгнанников» Исаак Абраванель пытался на закате жизни укрепить и расширить мессианскую догму, сделать ее средоточием иудаизма. Он с негодованием отвергал мнение некоторых теологов (вроде Иосифа Альбо) о второстепенном значении мессианского догмата в еврейском символе веры. Абраванель посвятил этой теме три трактата под боевыми заглавиями: «Вестник спасения», «Источники спасения» и «Мессианское избавление» («Машмиа-иешуа», «Майне-гайешуа», «Иешуат-мешихо»), написанные во время его скитаний по Южной Италии, между 1496 и 1498 годом[8]. В победах турок, разрушителей восточного Рима, он видел начало крушения западного Рима и мировой власти христианского «Эдома» вообще, следствием чего должно быть возрождение Сиона как библейского антипода Эдома. На основании различных пророчеств, вычислений апокалиптической «Книги Даниила» и намеков в Талмуде и Мидраше Исаак Абраванель пытался даже определить время пришествия мессии. Падение Рима и торжество Израиля должны были, по этому мистическому расчету, последовать около 1531 года. Эти предсказания писались после того, как Абраванелю пришлось покинуть взятый французами Неаполь и приютиться в Монополи, его «убежище от гонений и бедствий». Приближаясь к могиле, великий скиталец утешал себя мыслью, что уже близок час избавления многострадального народа. О времени пришествия мессии гадал в то же время живший в Риме лейб-медик Бонет де Латтес (см. выше, § 9), который на основании Книги Даниила и астрологических вычислений определил срок избавления еще раньше — в 1505 году.

Абраванель и Латтес очень скоро дождались начала мессианского движения, которое, однако, едва ли могло удовлетворить их. В 1502 году в Истрии и в области Венеции появился человек, который выдавал себя за предтечу мессии. Какой-то каббалист Ашер Л ем л ин (Lämmlein, вероятно, выходец из Германии) проповедовал о близости пришествия избавителя. Если, говорил он, евреи будут поститься и молиться, исповедоваться и каяться в своих грехах, то царь-мессия явится через шесть месяцев; тогда будут совершаться чудеса исхода: все христианские церкви обрушатся и гонимый народ выйдет из стран своих поработителей в Святую Землю. Многие в Италии, Австрии и Германии увлеклись проповедью Лемлина, постились, молились, каялись и раздавали деньги бедным. Один раввин в Вестфалии велел разрушить печь, назначенную специально для печения мацы, ибо был уверен, что следующую Пасху придется праздновать уже в Палестине. Даже христиане кое-где уверовали в близкое освобождение евреев. Когда минуло полгода и надежды не сбылись, многие продолжали еще верить, что «наши грехи задержали мессию» и что покаяние было неполное.

Мессианское брожение возобновилось с большей силой и при более драматической обстановке спустя двадцать два года. В феврале 1524 г. в гавани Венеции высадился загадочный странник. Он называл себя Давидом Реубени, потомком древнего израильского колена Реубен, загнанного ассирийцами в глубь Азии, и рассказывал следующую фантастическую историю. В «пустыне Хабор» (Хайбар в Северной Аравии) существует еврейское царство, населенное потомками древних заиорданских колен Израилевых, которыми управляет ныне его брат, царь Иосиф, а сам он состоит там начальником армии. Давид уверял, что он послан в Европу с важной политической миссией. По пути он побывал в Нубии, на берегах Нила, где он видел потомков других рассеянных израильских колен; в недавно завоеванной турками Палестине он прикидывался мусульманином для того, чтобы проникнуть в иерусалимскую мечеть Омара, построенную на месте Соломонова храма, и помолиться Богу Израиля. Там он убедился, что можно изгнать турок из святых мест, дорогих и христианам, и евреям. Поэтому он хочет просить римского папу и христианских монархов, чтобы они прислали огнестрельное оружие воинственным израильтянам в царстве Хабор, которые готовы идти против турок с целью отнять у них Палестину. Представителям общины в венецианском гетто Давид рассказал о своей миссии в самых общих, неопределенных выражениях, прибавив, что больше ничего не может открыть до аудиенции в Риме у папы. Всех заинтересовала эта странная личность, выходец из волшебного царства за легендарной рекой Самбатионом. Маленького роста, худой, смуглый, Давид Реубени имел, однако, гордую осанку воина, ездил верхом, носил при себе оружие, был окружен свитой слуг и говорил властным тоном, употребляя только древнееврейский язык. Душа политического борца жила в этом теле аскета, который часто предавался посту и молитве. Однако после всех наблюдений трудно было сказать, был ли этот человек авантюристом или фантазером, мистификатором или мистиком, или же тем и другим вместе.

Вскоре Давид Реубени приехал в Рим. Верхом на белом коне, в сопровождении слуги и свиты местных евреев, подъехал он к Ватикану и был принят известным кардиналом Эгидио, который знал библейский язык и дружил с еврейскими учеными. Через кардинала и его еврейских друзей Давид добился аудиенции у папы Климента VII. Этот папа-гуманист переживал тогда тяжелое время: лютеранская реформация и хищная политика германского императора Карла V в Италии держали папу меж двух огней. Политически униженный, нравственно удрученный, он хватался за все, что могло бы спасти его гибнущий престиж. В те годы, когда христианский мир мечтал о крестовом походе против турок, папе казалось заманчивой мысль о завоевании Святой Земли при помощи храбрых аравийских евреев, снабженных европейским огнестрельным оружием. Этим объясняется ласковый прием, оказанный Климентом послу мифического еврейского царства. Папа обещал Давиду рекомендательное письмо к португальскому королю, так как предполагалось провезти оружие для еврейских воинов через португальские порты. Этой аудиенции у папы придавалось тогда такое важное значение, что венецианский посол в Риме счел нужным послать о нем донесение своему правительству (13 марта 1524).

Дружелюбный прием, оказанный папой Давиду Реубени, возбудил в римских евреях чрезвычайный интерес к его миссии, которая в беседах посла со своими соплеменниками рисовалась в другом свете: в виде попытки освободить Святую Землю не для христиан, а для евреев. Члены общинной управы (fattori) ухаживали за важным гостем, давали ему и людям его свиты приют в своих домах и помогали ему в сношениях с христианскими властями. Глава общины Даниил де Пиза, который в это время получил от папы санкцию на вышеупомянутую реорганизацию еврейского самоуправления, согласился быть переводчиком при переговорах между «еврейским послом» и папой. С другой стороны, в римской общине образовалась партия противников Давида, подозревавших его в самозванстве и сообщавших влиятельным христианам о своих подозрениях. В описании своего путешествия Давид называет их доносчиками, но не скрывает, что среди них были врачи и ученые. Несмотря на эти попытки врагов, Реубени после годового пребывания в Риме получил от папы рекомендательные письма к королям Португалии и христианской части Абиссинии, так как эти две страны поддерживали постоянные сношения с Аравией. В письме к португальскому королю папа просил его, после проверки полномочий Давида, «вступить в переговоры с аравийскими евреями о распространении христианской религии», а королю абиссинскому также писал, чтобы он поддержал еврейского посла в случае, если дело «принесет пользу христианству». Так ловко умел маскироваться Реубени в своих переговорах с главой христианской церкви, но эта двусмысленная политика должна была раньше или позже погубить его.