Непрерывные гонения на евреев еще не удовлетворяли немецких клерикалов и тех, которых в то время заклеймили кличкой «темных людей». Эти люди добивались преследования не только евреев, но и иудейства, еврейской религиозной письменности, распространение которой должно было усилиться после изобретения книгопечатания. Стечение обстоятельств повело к тому, что поход против иудаизма сделался одним из стимулов той знаменательной борьбы обскурантов с гуманистами, которая предшествовала Лютеровой реформации.

Еще в первые годы XVI века, в главной квартире немецких обскурантов, в гнезде доминиканцев, Кельне, решили открыть поход против еврейской письменности, которой тогда заинтересовались гуманисты. Вожди клерикалов, «судья по делам для еретиков» Гохштратен и теологи Арнольд фон Тонгерн и Ортуин Граций (герои «Темных людей» Ульриха фон Гуттена) надеялись таким путем, по испанскому примеру, ворваться в религиозную жизнь евреев и подготовить почву для массовых крещений. К услугам кельнских монахов явился крещеный еврей Иоанн Пфеферкорн из Моравии, человек с темным прошлым, бывший мясник, ушедший из еврейской общины после совершения уголовного преступления, кражи со взломом. Кельнские доминиканцы приютили этого бродягу с его семьей, дав ему место надзирателя в своем госпитале, и за это ренегат выдавал им «тайны Талмуда», которые они в 1507-1509 гг. опубликовали в ряде брошюр под его именем («Der Judenspiegel», «Die Judenbeichte», «Osternbuch», «Der Judenfeind»). В этих памфлетах предлагались следующие средства для устранения «еврейской опасности»: осудить на сожжение книги «богохульного Талмуда», обязать евреев слушать проповеди христианских миссионеров, запретить им заниматься выгодным промыслом ссуды денег в рост и оставить им только самые унизительные черные работы; если же все это не заставит их искать спасения в лоне церкви, то нужно изгнать их из страны, как это сделали во Франции, Англии и Испании. В это же время против евреев выступил другой выкрест, Виктор фон Карбен, «бывший раввин», который предпочел стать католическим священником. В своем сочинении «Opus aureum» (напечатано по-латыни и по-немецки в Кельне в 1508 и 1509 гг.) он обличал Талмуд, «который до рождения Христа был маленькой книжкой, а теперь имеет больший объем, чем две Библии». Фон Карбен тоже оправдывал самые жестокие репрессии против евреев вплоть до изгнания из немецких городов, но он уступал Пфеферкорну в умении претворить слово в дело путем непосредственного воздействия на власть имущих. При помощи своих покровителей, кельнских попов и монахов, Пфеферкорну удалось заинтересовать в своей агитации высокопоставленных особ, в том числе и сестру императора Максимилиана I, монахиню Кунигунду. Снабженный рекомендацией Кунигунды, Пфеферкорн лично отправился к императору, находившемуся тогда в Падуе по случаю итальянской экспедиции, и выхлопотал у него мандат на конфискацию, при содействии властей, всех еврейских книг и на уничтожение тех, в которых окажутся враждебные христианству выражения (август 1509).

Усердный ренегат немедленно приступил к исполнению своей миссии во Франкфурте-на-Майне. Он явился в синагогу в сопровождении католических священников и членов городского совета, которые прочли собравшимся евреям приказ императора и потребовали выдачи книг. Были забраны 168 из находившихся в синагоге книг, преимущественно молитвенники. Пфеферкорн готовился еще в ближайшие дни праздника Сукот произвести обыск в домах евреев, но здесь встретил решительный отпор. Франкфуртские евреи обратились к майнцскому архиепископу Уриелю фон Геммингену с жалобой на нарушение их давних привилегий, предоставляющих им свободу вероисповедания. Архиепископ заступился за обиженных и написал императору, что нельзя полагаться всецело в таком важном вопросе, как осуждение еврейских религиозных книг, на свидетельство темного выкреста, а необходимо передать дело надежному лицу. В то же время еврейские общины Франкфурта и Регенсбурга послали к императору в Италию своего уполномоченного, Натана Циона, с просьбой не доверять проходимцу Пфеферкорну и не допускать нарушения эдиктов о веротерпимости. Тогда Максимилиан поручил майнцскому архиепископу назначить комиссию из представителей университетов и приватных ученых; среди ученых экспертов были названы имена Гохштратена, фон Карбена и христианского гебраиста Рейхлина; Пфеферкорн был тоже причислен к составу совещания, хотя к учености не имел никакого отношения.

Все взоры обратились тогда на прославленного гуманиста Иоанна Рейхлина. Усвоив еврейский язык под руководством раввинов в Германии и Италии, Рейхлин с увлечением изучал текст Библии в подлиннике и еврейские комментарии к нему. В своем сочинении «О чудесном слове» («De verbo mirifico») он восхваляет «священный язык»; он пишет краткую грамматику этого языка и усердно ищет в каббале намеков на христианские догматы. Любитель еврейской письменности, Рейхлин, однако, вовсе не был другом еврейской религии; он тоже мечтал об обращении евреев, но «путем милости, а не тирании», и поэтому считал всякое гонение на еврейскую религию делом вредным и антихристианским. Ему претила низменная агитация Пфеферкорна, который напрасно старался привлечь Рейхлина на свою сторону. В ответ на поставленный экспертам вопрос Рейхлин написал в 1510 г. подробный отзыв под заглавием «Богоугодно ли, похвально ли и полезно ли для христианской веры жечь еврейские книги» («Ob es göttlich, löblich und dem christlichen Glauben nützlich sei, die jüdischen Schriften zu verbrennen»). По его мнению, многие из произведений еврейской письменности весьма полезны для христиан, как, например, библейские комментарии Раши, Ибн-Эзры, Кимхи, Рамбана, могущие служить пособиями при изучении Священного Писания. Литературу каббалы следует даже поощрять, ибо в ней встречаются мысли, близкие к христианской догматике. Запретить молитвенные и богослужебные книги евреев — значило бы отменить их древние привилегии. Что же касается главного вопроса — о Талмуде, то Рейхлин откровенно заявляет, что он недостаточно знаком с талмудической письменностью, но что еще менее знают ее те, которые так развязно судят о ее вредности. Если бы в Талмуде и были антихристанские тенденции, его тоже не следовало бы жечь, ибо против идей нужно бороться идеями же, а не грубой силой. Если терпят в христианском государстве евреев, отрицающих Христа, то чем же книги хуже людей?

Одновременно с отзывом Рейхлина императору были посланы юдофобские отзывы Гохштратена и кельнских теологов, а также университетов Майнца и Эрфурта. Майнцские богословы договорились до того, что и подлинник Св. Писания искажен евреями и что в нем следует уничтожать все несогласное с латинским переводом, «Вульгатой». Получение противоречивых ответов поставило Максимилиана в затруднение. Пфеферкорн воспользовался колебанием императора, чтобы выманить у него мандат на дальнейшую конфискацию еврейских книг (1510). Он отобрал у франкфуртской общины еще полторы тысячи книг и предпринял такие же обыски в Вормсе. Вскоре, однако, император, по просьбе герцога Брауншвейгского, должника еврейских банкиров, велел возвратить евреям отобранные книги. Тогда гнев обскурантов обратился против защитника евреев, Рейхлина. Пфеферкорн вместе со своими кельнскими друзьями распускал слухи, что Рейхлин подкуплен евреями: «Рейхлин писал свой отзыв о еврействе золотыми чернилами». «Темные люди» выпустили под именем Пфеферкорна памфлет с боевым заглавием: «Ручное зеркало против евреев и их книг» («Handspiegel gegen die Juden und ihre Schriften», 1511), где была повторена клевета против «еврейского адвоката» Рейхлина и указано на недавний ритуальный процесс в Берлине как на доказательство того, что евреи оскверняют христианские сакраменты из ненависти к христианам. Пфеферкорн и его жена привезли кипу экземпляров этого пасквиля во Франкфурт, на ярмарку, и оттуда развозили свой товар по другим городам Германии.